могущественными, города вели непрерывные войны за власть над всей страной, и, как ни призрачна она была порой, власть переходила от одного города к другому. Урук, Киш, Ур — вот три династии, претендовавшие на первое место. Они не только царствовали одновременно (такое предположение, по– видимому, ближе всего к истине), совпадало и время правления названных выше представителей этих династий.
Вторжение неспециалиста в дискуссию, возможно, вызовет негодование кое–кого из историков. Но ведь и их собственные рассуждения часто представляют собой лишь домыслы, которыми они пытаются заполнить пробелы в древнейшей истории Шумера.
Археология напоминает увлекательную игру, в которой её участников на каждом шагу поджидают сюрпризы, порой настолько неожиданные, что все с огромным трудом построенные гипотезы и теории рушатся. То же можно сказать о попытках воссоздания истории страны после тысячелетий забвения. Здесь нередко случается, что в связи с каким–либо новым открытием приходится пересматривать концепции, вчера ещё казавшиеся справедливыми или почти справедливыми. Ничего не поделаешь! Шумеры, которым мы обязаны столькими открытиями (подумать только, что на протяжении тысячелетий человечество ничего о них не знало!), не создали историографии в общепринятом смысле этого слова. В шумерской литературе, отличающейся большим разнообразием жанров, от пословиц и песней–плачей до мифов и эпических поэм, совершенно отсутствуют тексты, представляющие собой, с точки зрения современного учёного, исторические записи. Самое большее, что может найти историк в том или ином шумерском литературном произведении, — это намёки, которые весьма условно и со многими оговорками могут быть приняты во внимание при попытке воспроизвести историю этого народа, его государства, цивилизации. Немного больше такого «исторического сырья» мы находим в позднейшие периоды шумерской истории — в посвятительных надписях на статуях, сосудах, глиняных конусах, цилиндрических печатях и табличках. Что же касается времени, о котором идёт речь, то даже такая, весьма скудная, но более или менее достоверная информация почти отсутствует.
Современного читателя, хорошо знакомого с новейшей и древней историей своего народа, с историей других государств и, наконец, с античностью, может смутить подобная «историческая немота» шумерских авторов. Чтобы не удивляться этому, нужно постараться проникнуть во многие стороны жизни шумеров и прежде всего понять до конца саму эпоху, когда жили «писатели» и учёные древнего Шумера. Мы должны, насколько это возможно, узнать и постичь их философию и мировоззрение, их представления о вселенной и месте в ней человека, мы должны, как говорится, побывать в их шкуре и посмотреть на мир их глазами. Подобная нелёгкая задача не всегда оказывается по плечу даже самым выдающимся ассириологам и шумерологам. Это касается даже многократно нами упоминавшегося Крамера, который имеет огромные заслуги не только как выдающийся переводчик, интерпретатор шумерских текстов и знаток религии шумеров, но и как учёный, стремящийся проникнуть в тайны психологии и философии этого народа. Не кто иной, как Крамер, признал, что основой мышления древних шумеров было убеждение, что известный им мир остаётся неизменным с момента его сотворения богами. Он писал: «Вряд ли кому–либо из шумерских мудрецов, даже самым прозорливым, приходило в голову, что некогда их страна была заболоченной пустынной равниной с редкими бедными поселениями и что Шумер стал таким, каким они его знали, лишь постепенно, в результате усилий многих поколений, в результате неустанного целенаправленного труда его обитателей, которые с удивительным упорством и мужеством добивались всё новых достижений»[4]. Следует подчеркнуть, что этот вывод подкреплён достаточно многочисленными доказательствами. Шумерам не была знакома система научного мышления, которая возникла лишь в результате накопления опыта многих поколений, племён, народов и эпох. Это не подлежит сомнению. Шумеры накапливали знания и опыт, использовали то и другое для своих практических надобностей, но ещё не могли ни сделать из всего этого обобщающих выводов, ни создать теорию. Ещё не приспело время.
Шумеры оставили после себя огромное количество разного рода перечней и списков. Учёные располагают множеством табличек с бесконечными перечнями грамматических форм, с математическими задачами, решениями, графиками, табличками со сводами законов. Но всё это лишь «списки». Каких–либо обобщений, определений, формулировок вы не найдёте. До сих пор не ясна цель, ради которой составлялись длинные списки названий растений, животных и минералов. Были ли это «учебные пособия» для шумерских учащихся? А может быть, что–то иное? Вот к какому выводу пришёл Гордон Чайлд: «Шумерские перечни наименований — это не просто словники, с их помощью можно приобрести власть над теми предметами, которые в них названы. Чем длиннее список, тем большим числом предметов овладеет человек путём их изучения и использования. Возможно, именно это являлось причиной, побуждавшей шумеров составлять и бережно хранить перечни наименований различных предметов».
Это отсутствие обобщений сбивает с толку исследователей. Учёные словно недовольны тем, что древние шумеры не пользовались современными научными методами. «Надо сразу сказать: в Шумере не было историографов в общепринятом смысле этого слова, — пишет Крамер. — Ни один из шумерских авторов не представлял себе историю так, как мы её понимаем сегодня, т. е. как определённую последовательность событий, которые определяются общими закономерностями»[5]. Ту же мысль более резко сформулировал в своей работе «Ассириология — почему и как?» А. Л. Оппенхейм. Он пишет: «Заслуживает внимания отсутствие исторической литературы, т. е. текстов с присущим авторам пониманием исторической преемственности в развитии месопотамской цивилизации, а также того, что они сами и их традиции — лишь этап в этом развитии».
Не слишком ли велики эти претензии, даже если они, как у Оппенхейма, адресованы преемникам шумеров в Месопотамии? И не звучит ли в этих высказываниях разочарование и бессилие учёных, усердно старающихся найти то, что ещё не могло существовать? Полемизируя со своими коллегами–историками, недовольными тем, что шумеры не создали такой историографии, к какой мы привыкли, ассириолог Дж. Финкельштейн в своём реферате «Месопотамская историография» подчёркивает: «Прежде всего следует учесть, что наше понимание слова «история» не адекватно содержанию какой бы то ни было месопотамской литературы, посвящённой прошлому. Мы не должны ограничиваться только теми видами месопотамских источников, которые напоминают наши формы исторических повествований, а также заниматься поисками только такой месопотамской литературы, основное содержание которой — исторические события, как таковые».
То, что мы не находим у шумеров «памятников исторической литературы», какие оставили после себя народы, появившиеся на арене истории спустя тысячу и более лет, то, что они не предприняли «сознательной попытки представить свою культурную и политическую историю», могло проистекать из своеобразного понимания ими исторического процесса, из иного, чем возникшее в последующие тысячелетия, в эпоху иных культур, понимания мира и роли человека. Ключ к постижению этого своеобразия — по–видимому, система мышления шумеров. Их представление о мире не было гомоцентричным. По их понятиям, боги создали вселенную, сотворив людей лишь для того, чтобы избавить себя от необходимости заботиться о собственных нуждах. Всё на земле принадлежит богам, человек же — лишь их слуга и исполнитель распоряжений и приказов. При таком подходе отношение к человеку, к его действиям и опыту как к основному предмету размышлений было невозможно. Таким образом, в центре внимания шумерских мудрецов оказывался не человек, а окружающий его мир. По мнению Финкельштейна, вряд ли когда–либо ещё существовала цивилизация, подобная шумерской (а также тем, которые сформировались на её основе), с таким нагромождением информации при полном отсутствии каких–либо обобщений или выводов. Это звучит весьма убедительно. Ведь любая из последующих цивилизаций могла воспользоваться опытом и достижениями шумеров, благодаря чему путь к обобщениям оказывался уже в какой–то степени проторённым. Шумеры же были народом, лишь накапливавшим строительный материал, из которого позднее начал складываться фундамент научного мышления.
Что же касается истории, то шумеры скорее всего ощущали себя не творцами её, а лишь исполнителями предначертаний богов, ответственными за их нерушимость и неприкосновенность. Правитель, захвативший землю своего соседа, ссылался на традицию, утверждая, что восстанавливает давний, учреждённый богами порядок. Люди, которые своими поступками и действиями творили историю, не понимали того, что жизнь развивается по своим собственным неотвратимым объективным законам, не понимали сущности исторического процесса. Это отнюдь не означает, что они не знали своей истории. Напротив, память о минувших делах была чрезвычайно важным фактором их политической и общественной
