непременный и естественный результат расцвета торговли.
Из «Гимна Гудеа» и других надписей мы узнаём, что Лагаш имел при Гудеа развитые торговые связи со многими странами. Строительный лес ввозился из Урсу, кедры — из Амана, золото — из страны Хаху, диорит — из Магана, крупные каменные блоки — с гор Марту (западные страны). В горном районе Кимаш (в Эламе) добывалась медь, в горах Барсип — асфальт и т. д. Тяжело гружённые караваны вьючных животных привозили все эти сокровища в Лагаш. Поэтому неудивительно, что «амбары были подобны Тигру, когда его воды поднялись».
Вот о чём рассказывает надпись на так называемой булаве «А»:
Для своего царя Нингирсу, могучего героя Энлиля, Гудеа, энси Лагаша, добыл и привёз этот мрамор с гор Урингираз над Верхним [Средиземным] морем и сделал из него булаву с тремя львиными головами и посвятил её ему [богу], чтобы он сохранил его [Гудеа] жизнь.
Гудеа в равной степени можно назвать и «царём жрецов», и «царём купцов». Последние благодаря политике своего правителя процветали не меньше, чем первые. То же можно сказать о ремесленниках. Чуть не со всех концов тогдашнего мира получали они материал, из которого изготовляли предметы первой необходимости, различные украшения, оружие и пр. для царя, горожан и на вывоз в соседние города. За ценное и столь необходимое сырьё Лагаш платил готовыми изделиями. Хозяйственные таблички того времени рассказывают о расцвете ремёсел, о зарождении новых профессий, о кузнецах и каменщиках, плотниках и резчиках, ювелирах и гравёрах. Высокие налоги, необходимые для покрытия огромных расходов на строительство, которые население процветающего Лагаша платило в царскую казну, не были таким тяжким бременем, как во времена правления преемников Уруинимгины.
Когда именно Гудеа стал энси Лагаша, точно неизвестно. Учёные до сих пор не смогли установить, в каком году он пришёл к власти — при кутиях или после освобождения страны Утухенгалем. Несомненно одно: наивысший расцвет торговли наступил после изгнания кутиев. В надписях правителя Лагаша нет ни слова ни об освобождении страны от иноземного ига, ни о царе–победителе из Урука. Между тем, если бы не победы Утухенгаля, Гудеа не мог бы посылать своих купцов в дальние страны за строительными материалами для Унинну.
Удивительно мало внимания уделяет Гудеа всему тому, что происходило за границами его государства. В его надписях и других текстах никак не отражены чрезвычайно важные события «общешумерского» значения. Почти ничего не сообщается о торговле с соседними городами, в то время как весьма подробно описываются заграничные источники сырья. Может быть, здесь имеет место «тихое» возвращение к прежним отношениям между городами–государствами, т. е. возрождение сепаратистских тенденций, решительным противником которых был Утухенгаль. Создаётся впечатление, что Гудеа сознательно обходил молчанием всё происходившее вокруг, словно желая подчеркнуть, что его города не касаются важные, но бренные, преходящие земные дела. Однако вместе с тем он охотно пользовался происходившими вокруг переменами, извлекая из них выгоду для своего народа.
Когда он [Гудеа], — читаем мы в надписи на статуе «В», — строил храм для Нингирсу, Нингирсу, его любимый царь, открыл ему все [торговые] пути от Верхнего моря до Нижнего.
Эта надпись содержит бесспорный, хотя и не всеми историками признанный исторический намёк. Мы помним, что, победив Тирикана, Утухенгаль очистил перерезанные кутиями торговые пути. Гудеа же, который в это время уже начал строительство Энинну, воспользовался плодами этой победы.
Экономическая политика Гудеа не ограничивалась расширением торговых связей и строительством. Мы имеем свидетельства того, что он уделял большое внимание сельскому хозяйству. Надписи, хозяйственные таблички, отчёты храмовой администрации и многое другое указывает на то, что по приказу Гудеа лагашиты расширяли сеть оросительных каналов, увеличивали посевные площади, разбивали сады, сажали деревья. Если Уруинимгина и Лугальанда ввозили «горное вино», то во времена Гудеа в Лагаше стали выращивать свой виноград. Всё, что говорится об изобилии, — о полях, щедро родящих хлеб, о заполненных скотных дворах и множестве овец в загонах — не пустые слова, хотя они и звучат несколько хвастливо. Они отражают истинное состояние экономики Лагаша.
Как широко простиралась власть Гудеа? Есть основания предполагать, что Урук и Ниппур в какой–то мере признавали господство Гудеа, платили ему дань или другого рода подати. Однако наиболее вероятно, что Гудеа и в особенности его преемники подпали под власть новой династии — третьей династии Ура. Никаких данных о стремлении Гудеа к гегемонии или захвату других городов–государств Шумера у нас нет. В единственном документе, сообщающем о том, что царь установил мирные, добрососедские отношения с Эламом, между прочим, вскользь говорится: «Он разрушил город Аншан в стране Элам». Возможно, в этом единственном случае, когда до нас донёсся звон оружия, речь шла о каком–нибудь карательном походе против не слишком щепетильных торговых партнёров или об экспедиции, связанной, например, с обеспечением безопасности медных рудников, но не о кампании, подобной тем, какие предпринимались предшественниками Гудеа три–четыре столетия назад.
Таким образом, Гудеа сохранился в шумерской традиции как правитель, превыше всего ценивший мир, как воистину «добрый и справедливый пастырь» народа, занимающегося торговлей, земледелием, ремёслами. Это были годы полного спокойствия. В тени от храмов, которые воздвиг Гудеа,
словно гору из лазурита, тянущуюся к небесам, словно гору из алебастра, вызывающую восхищение… —
жители Лагаша могли приумножать храмовые, царские и свои личные богатства, наслаждаться днями «радости и изобилия». Не слышался на улицах Лагаша плач беззащитных вдов, обиженных сирот или голодных бедняков. Даже рабы имели возможность отдыхать и радоваться. В дни торжественных праздников жрецы–музыканты играли на дудках, били в бубны, перебирали струны арф. Один из текстов Гудеа говорит о назначении музыки, которая нужна,
Высеченная из голубого диорита статуя, посвящённая богине Гатумдуг, изображает царя с планом храма на коленях. Взгляд Гудеа устремлён вперёд, кажется, он размышляет о своём великом замысле — построить «дом пятидесяти» и тем самым вернуть Шумеру былое величие и славу.
Гудеа видел путь к возрождению страны не в завоеваниях и войнах, а в тяжёлом повседневном труде. Выше славы победоносного вождя для него была слава доброго и справедливого пастыря, заботящегося о том, чтобы его подданные ни в чём не испытывали нужды. Строитель, друг художников, влюблённый в искусство и литературу (как знать, может быть, и соавтор некоторых текстов), покровитель купцов и ремесленников, приверженец традиций — таким предстаёт перед нами этот правитель. Боги, которым он смиренно служил, выполнили его просьбу: дали ему долгую жизнь и многолетнее царствование. Боги? А может быть, не боги, а счастливые подданные, для которых с его именем были связаны благополучие и покой.
Покидая этот мир, уходя в «страну без возврата», Гудеа передал своему сыну Ур–Нин–Нгирсу сильное и богатое государство. Его сын, а затем и внук Пиригме, великолепные гробницы которых через четыре тысячи лет раскопал Андре Парро, при поддержке могущественных верховных правителей страны продолжили дело отца и деда.
И всё же тысячелетняя история города–государства Лагаша, начало которой символизирует скромный храм эпохи Джемдет–Насра, окончилась вскоре после того, как Гудеа открыл перед Нингирсу «врата его
