прощения у Бога. А если этого окажется недостаточно?
— Вам холодно, аббатиса? Как же я не заметила! Позвольте, я положу еще одно одеяло и принесу свежей воды. Я сейчас вернусь.
Умирающая женщина едва повернула голову, провожая Вульфгифу взглядом. Внезапно она почувствовала, что не хочет оставаться в одиночестве. Эльфтрит закрыла глаза, вспоминая все свои поступки с того ужасного дня, когда призрак Эдуарда показал ей картины Ада. Искупила ли она свою вину?
— Знаешь, — раздался ровный, звучный голос, вселивший в нее ужас, — чтобы искупить вину, надо по-настоящему раскаяться.
Эльфтрит открыла глаза и хотела крикнуть, но не смогла. Губы не повиновались ей. Только веки.
Он сидел на только что оставленном сестрой Вульфгифу стуле и улыбался. Такой же красивый, каким она его помнила — золотистые волосы, безукоризненные черты, элегантное платье и улыбка. Улыбка херувима. И лишь злобный блеск голубых глаз выдавал его истинную суть.
Он поднялся и протянул ухоженную руку. Улыбка стала шире. Она увидела острые зубы.
— Полагаю, ваше величество, мы заключили сделку.
Тинк-тинк. Клац-клац. Тинк. Ш-ш-ш…
Губы Кеннаг сложились в. улыбку. Молот Брана опускался и поднимался, а когда останавливался, из кузницы доносилось пение. Пение Брана напоминало воронье карканье, но Кеннаг все равно считала его самой сладкой на свете музыкой. Пение означало, что ее муж счастлив, доволен, спокоен. Так же как и она.
Медленно, словно извиняясь за непрошенное вторжение, падал тихий, мягкий снег. К ночи его покрывало укроет землю, приглушит все звуки, поможет им отгородиться от мира. Они будут любить друг друга у огня… Пусть падает снег.
Кеннаг вдруг вспомнился сон, который она видела в Гластонбери. Картина возникла перед ее внутренним взором, живая и яркая. В том сне Кеннаг стояла там, где стояла сейчас, у этого дома, с большим животом, и до нее доносились удары молота из кузницы. Гластонбери-Тор был полон иллюзий. Но Второе Зрение, как всегда, не обмануло.
Кеннаг смахнула слезы радости и вернулась к тому, чем занималась. Она помешала отвар, принюхалась и добавила еще щепотку трав. Младшая дочь, Мораг, снова заболела, а отвар всегда ей помогал. Над кипящей водой поднимался чистый, свежий запах, и Кеннаг улыбнулась.
Дверь открылась, и вместе с холодным зимним воздухом в дом вошла мать. Снег лежал у нее на волосах и на маленьком свертке, который старуха принесла с собой.
— Ну и денек! Холодно!
— Не так уж и плохо после той небывалой жары и тьмы.
Кеннаг никому не рассказывала о том, что произошло с ней, и не собиралась этого делать. Хватит с нее и того, что было. Все прошло. Они с Браном вернулись, и ненависть в сердце растаяла, как кусок льда перед огнем.
— Где бы ты ни была, Кеннаг, ты стала еще мудрее, — заметила Майред. Усевшись на стуле поближе к печи, она раскутала ребенка и дала ему грудь. — Бран не желает рассказывать, как ему удалось бежать.
Женщина замолчала, оставив вопрос «Где вы были все это время?» при себе.
— Думаю, он и не расскажет, — ответила Кеннаг и перевела взгляд на крышу, с которой свисали пучки разнообразных растений.
Некоторые из них она никогда раньше не видела, но почему-то знала, как ими распорядиться. Ей не хотелось использовать их — это был подарок, появившийся в ту ночь, когда началось ее путешествие. В ту же ночь, по словам матери, у двери появилась прекрасная женщина с отрезом ткани, похожей на паутину, настолько тонким был узор. Завернутый в эту ткань Бетаг, братик Кеннаг, проспал три дня подряд, а когда проснулся, хвори как не бывало.
Приподнявшись на цыпочках, Кеннаг осторожно сорвала несколько листочков и размяла их пальцами. Уловив аромат, она едва не расплакалась.
В дверь постучали. Малыш вздрогнул и закричал, как и подобает ребенку. Пока Майред успокаивала его, Кеннаг подошла к двери.
Того, кто стоял у порога, она никак не ожидала увидеть. Отец Эдви! Снег падал на тонзуру и почти сразу таял. Отец Эдви появился во время отсутствия Кеннаг и заменил священника, убитого викингами в ту страшную ночь. Кеннаг почти не разговаривала с ним. Рядом с непривычно строгим служителем стояла Цирда, держа за руку маленького Падрига. Мальчик был бледен и сильно дрожал.
— Отец Эдви? Чего вы хотите от меня? — прищурившись, спросила Кеннаг.
— Я пытался лечить мальчика несколько дней, но, похоже, ему не становится лучше. — Отец Эдви смущенно переступил с ноги на ногу. — Может, вы будете не против помочь?
— Конечно, я не против, — удивленно ответила Кеннаг. — Но церковь часто говорила, что скорее позволит ребенку умереть, чем попросит помощи у такой, как я.
Его и без того румяное лицо покраснело еще сильнее.
— Здесь я — церковь. И я знаю, что Бог любит своих детей и ему все равно, кто их исцелит.
Кеннаг улыбнулась и подумала об Элвине. Возможно, в конце концов, в христианском мире найдется место и для нее.
Снег прекратился, и в окно библиотеки заглянуло солнце. Маленький белый котенок, Пангур Бан, довольно потянулся, почувствовав теплые лучи. Вообще-то животному здесь быть не
