Девятый круг

С кружкой в руке я стремительно поднялся из-за стола, обошел его, оказавшись позади Кейси, и, ставя кружку в раковину, одновременно схватил Черную Мадонну и сунул ее в карман. Кейси ничего не заметила. Мне кое-как удалось высказать моей юной соседке слова благодарности за отлично проведенный день и за ее прекрасный подарок. Потом я пожелал ей спокойной ночи и вернулся в свою квартиру, где швырнул Деву Марию и ее черного двойника на кухонный стол, а затем, дрожа от страха, уставился на свои залитые кровью ладони. Это зрелище что-то всколыхнуло во мне. Оно взывало к моей памяти, отказывавшейся подняться из глубин подсознания, и я был благодарен ей за это. Но в этот момент я уже знал, что не в первый раз мои руки оказались в крови. Это случилось не впервые. Такое происходило и прежде. Нечто подлинно ужасное…

То, что я нахожусь в квартире не один, я понял лишь тогда, когда услышал голос Стефоми.

— Что-то ты поздно, Габриель. Я уже несколько часов жду тебя.

Вскрикнув от неожиданности, я обернулся, при этом вздрогнул и Стефоми.

— Как ты попал сюда? — хрипло спросил я.

— Надеюсь, ты не в претензии. Я пришел специально для того, чтобы сказать тебе, предостеречь тебя… Но, вижу, ты уже знаешь…

— Знаю что? — удалось мне выдавить из себя вопрос с одновременной попыткой унять дрожь, охватившую все тело.

Такое состояние вызвало у меня большую тревогу, потому что, если какие-то следы событий в глубинах подсознания и сохранялись, вспомнить что-либо конкретное, нагоняющее на меня такой страх, я не мог.

— Оно началось, — произнес мрачным тоном Стефоми, кивком указывая на противоположную стену комнаты. Там висела картина, изображающая Иисуса Христа, и даже отсюда мне было видно, что Он плачет. Кровавые слезы стекали по холсту, расплываясь и покрывая картину отвратительными пятнами. — Твоя соседка родит в воскресенье, через шесть дней. В городе все картины и скульптуры на религиозные сюжеты плачут точно так же. Жуткое зрелище, правда? — спросил Стефоми, с отвращением окинув взглядом резные статуэтки на кухонном столе, уже окруженные лужицами крови.

— Что это такое? — спросил я, протягивая к нему свои окровавленные ладони.

— Я только что сказал тебе, — нахмурившись, отвечал Стефоми, — что каждая картина и…

— Нет-нет, что означает это? — снова спросил я, жестикулируя окровавленными руками. — Почему я помню это?

— Что конкретно ты имеешь в виду? — удивленно спросил Стефоми. — С тобой все в порядке?

— Я покалечил кого-нибудь? — спросил я, заранее боясь ответа. — Я совершил что-то ужасное, да? Я, наверное, сделал кому-то что-то очень, очень страшное.

Что-то шевельнулось у меня в душе. Мне необходимо было вспомнить что-то происшедшее всего несколько недель назад. Что-то неправильное, хотя в тот момент я не осознавал этого… Что-то из того, что говорил мне Стефоми и что не было правдой… Он противоречил себе. Он лгал мне… Если бы я смог сейчас вспомнить, что это было, то воспроизвел бы его слова, и ему пришлось бы дать им логическое объяснение, которое, я уверен, должно существовать. Я снова посмотрел на плачущие статуэтки и картину, теперь уже с ненавистью. Это они приводят меня в такое состояние! Вместе с дьяволами, что вторгаются в мое сознание.

— Заставь их прекратить это! — взмолился я. — Они же ненавидят меня. Они хотят, чтобы я стал таким же безумцем, как и они! Разве ты не понимаешь? Они пытаются уничтожить меня! Они хотят, чтобы я снова забыл все!

Стефоми, оставаясь совершенно спокойным, взял кухонное полотенце и подал его мне.

— Вытри эту кровь с рук, — приказал он.

Я сделал это, обрадовавшись, что рядом есть человек, знающий, что мне надо делать. Одновременно Стефоми перевернул лицом к стене картину с изображением Христа, потом взял у меня из рук полотенце и набросил его на окровавленные фигурки, стоящие на столе.

— Хватит, нет больше крови, — сказал он. — Ну, все в порядке? Теперь тебе лучше?

— «Там были и другие твои родственники…» — произнес я то, что сумел наконец вспомнить.

— Что?

— Когда я спросил тебя, был ли ты на похоронах Ники и Люка, ты ответил, что был.

— Верно.

— А потом ты сказал, что и другие мои родственники тоже пришли, чтобы поддержать меня.

— Ну и что?

— А то, что у меня нет никаких других родственников. Об этом сказано в моем письме, которое я написал своей тетушке, перед тем как она умерла. У меня не было никого, кроме Ники и Люка. Ты ведь больше не обманываешь меня, Стефоми, или это не так? — Я уже почти упрашивал его.

Когда я увидел, что он пребывает в нерешительности, то уже знал наверняка и от этого почувствовал себя страшно уставшим. И от себя самого, и от Стефоми… Меня замучила необходимость полагаться на чужие рассказы о том, кто я такой. Сколько раз мне еще предстоит испытать эту унизительную неуверенность? Такое положение вещей начинает вызывать у меня ощущение, что я скорее чья-то тень, а не подлинная личность.

— Скажи, почему ты солгал мне насчет похорон? — решительно потребовал я. — Что из того, что ты рассказывал мне про тот день, было правдой?

Стефоми тяжело вздохнул:

— Ничего.

— Ничего?

— Ты должен понять меня, Габриель. Я обманывал тебя лишь потому, что знал: правда причинит тебе боль. Твое душевное состояние было очень шатким, и я подумал, что эти мои выдумки смогут помочь тебе ощутить себя более уравновешенным. Привести твои чувства в норму.

— В норму? — переспросил я почти шепотом.

— Если бы я сказал тебе правду, ты мог бы совершить какую-нибудь глупость. Ты возненавидел бы себя за все, что происходило.

— Значит, это я убил их, да? — сказал я скорее самому себе, понимая, что собирается ответить мне Стефоми. — Я каким-то образом убил жену и сына. Авария автомобиля произошла по моей вине, так?

— Никакой автомобильной аварии вообще не было, — ответил Стефоми очень тихо.

Я вытаращил на него глаза, почувствовал, как учащенно забилось сердце.

— Ты хочешь сказать… что Ники и Люк… что они живы?

— Нет. Они… э-э-э… просто они никогда не существовали.

Никогда не существовали?.. В следующий момент я рассмеялся, уверенный, что он наверняка пошутил. Но Стефоми не смеялся. На этот раз он даже не улыбался.

— Не говори глупостей, — сказал я, пристально глядя на него. — У меня есть документы, подтверждающие, что они существовали. Свидетельства об их смерти, свидетельство о заключении брака и…

— Свидетельства фальшивые.

— Чушь! Если они никогда не существовали, почему же я так скучаю по ним?

— Потому что ты полюбил их образы, возникшие в твоем воображении, — объяснил Стефоми, пожав плечами.

Я покачал головой, ощущая одновременно и изумление, и беспокойство:

— Ну хорошо, а теперь уважь меня. Скажи, где моя настоящая семья?

— У тебя нет семьи, — ответил Стефоми будничным тоном. — И никогда не было.

— Ага, я понимаю. Ты имеешь в виду, что я тоже был зачат чудесным образом?

— Ты был сиротой.

Внимательно вглядевшись в Стефоми, я впервые осознал, какая же он жалкая личность. И как только я вообще мог полагаться на него прежде, доверять ему? Ну ладно, теперь у меня есть Кейси. Он мне больше не нужен.

— Думаю, в дальнейшем нам не следует встречаться, — твердо заявил я. — Мне совершенно ясно,