Он с удовольствием остался бы там на весь день, зачарованный, наблюдая и снимая на камеру весь этот импровизированный рынок sui generis[14], но Мелисандра проявляла нетерпение, так как они собирались съездить в Синерию на мотоцикле Жозуэ.
Мотоцикл был гордостью юноши. Он начищал его до блеска, смазывал маслом, аккумулятор всегда был заряжен максимально, мотор в полном порядке.
— Система навигации работает превосходно, — хвастался парень.
Рафаэль, изумленный, посмотрел на мотоцикл и с восторгом провел по нему рукой. Это был настоящий раритет с чудесным блестящим хромированным покрытием. Мелисандра спросила, сможет ли она управлять им.
— Дорога плохая, — предупредил Жозуэ, глядя на Рафаэля.
— Я полностью доверяю Мелисандре, — улыбнулся тот, располагаясь сзади на сиденье, пока она усаживалась за руль, не заставляя себя долго упрашивать.
Они несколько раз проехались по кругу под выжидающим взглядом Жозуэ, вскоре пересекли железную решетку и помчали по пыльной дороге к Синерии.
Обхватив обеими руками тонкую и упругую талию Мелисандры, Рафаэль приготовился насладиться ее опытом вождения. Не было ни малейшего признака неуверенности в движениях девушки. Напротив, она чувствовала себя вполне комфортно, облокачивалась на него время от времени при порывах дующего в лицо ветра.
«Эти люди живут в мире, перевернутом вверх тормашками», — подумал Рафаэль, поднимая камеру, чтобы снять озеро и череду хибарок по обе стороны дороги, ведущей к Синерии. Таких убогих улиц не осталось даже в воспоминаниях цивилизованного мира. Средства массовой информации интересовали только бедствия и катастрофы этих богом забытых регионов, этих «стран, производителей кислорода», как их теперь называли. «Каждая страна сама за себя» — этот лозунг стал нынче модным в мире.
В это захолустье уже даже за экзотикой не нужно ездить. При помощи виртуальной реальности организовывались воображаемые путешествия, совершавшиеся без риска для жизни. Но, конечно, сквозь разного рода щели проглядывала и цветущая пышным цветом запрещенная торговля: наркотики, органы для трансплантаций, генетические эксперименты. Слухи о лабораториях, ставящих опыты на людях, судьбой которых никто не интересуется, разбудили интерес СМИ, отправляющих сюда своих репортеров с целью проведения расследований. Рафаэль взялся бы за такую работу. Его интересовали эти люди.
Он остановил съемку, сжал в объятиях Мелисандру и поцеловал ее в затылок. Почувствовал запах мужского одеколона, улыбнулся. В ванной она осмотрела все его вещи с жадным любопытством: побрила себе ноги его бритвой, вымылась его шампунем. Мелисандра хорошо пахла. Аромат ее кожи, помноженный на запах озера с его водорослями, развеял мусорное зловоние, осевшее глубоко в его носоглотке.
Мотоцикл поднимал на своем пути облако пыли, но уже виднелось начало мостовой. Было два часа дня, когда они въехали в Синерию. Мотоцикл остановился на асфальте. Они облегченно вздохнули после езды по ухабистой дороге, отряхнулись от пыли и двинулись в город.
Испанский колониальный стиль был отчетливо заметен в проезжаемых ими ранее элегантных постройках. Однако дома здесь не только выставляли напоказ, как в Лас-Лусесе, свои причудливые поделки из останков металлических предметов. Фасады их, улица за улицей, были испещрены рисунками и надписями, которые встречались и на тротуарах, в кюветах, даже на мостовой, так что призрачные архитектурные черты то появлялись, то исчезали, оставляя ощущение мимолетного видения, иллюзии города в городе. Патриотические лозунги, рекламные слоганы, имена собственные, любовные послания, назначение деловых и религиозных встреч, сообщения о предстоящих мессах по покойникам, объявления тех, кто предлагал все свое имущество взамен дозы пенициллина, воспевания и проклятия Эспада, сообщения общего характера, написанные на стенах одни на других, составляли одно общее повествование.
Они продолжали ехать по той же прямой улице в поисках центра, близость которого начала ощущаться, когда дома стали принимать более округлые очертания, поделки становились еще более сумасбродными, двери — более широкими, тротуары — более узкими и обшарпанными, растения на балконах — менее густолиственными. Появился запах дорожного движения, хлеба, который выпекали или продавали где-то поблизости. Возможно, дело было во времени, но на пути им встретились только две старушки, прятавшиеся в тени подъезда, продавец шнурков для обуви, спешивший священник и мужчина с ребенком на руках. Потом стали попадаться группы женщин, продавцы, что-то предлагавшие, мужчины с рюкзаками и папками. Город терял свой сомнамбулический вид на тенистых улицах с деревьями на тротуарах. Граффити на стенах были такими обильными и пестрыми, что становились уже совершенно неразборчивыми и придавали фасадам домов современный вид.
Следы войны были заметны повсюду. Синерия, казалось, построена подобно храмам майя — на развалинах, которые неожиданно выглядывали из-за новых построек: вот кто-то сделал импровизированное окно и даже повесил занавески на месте дыры от бомбы, а вот полуразрушенная стена, служившая разграничительной линией между домами.
В глубине двора дети играли там, где, вероятно, когда-то стояла часовня. На многочисленных стенах или на тротуарах виднелись кресты с грубо выгравированными по горизонтали именами и венки с увядшими живыми или мятыми бумажными цветами. Многие жилища были отремонтированы при помощи цинковых плит или кузовов, прикрепленных к месту пробоин. Другие лачуги бессовестно щеголяли своими пробрешинами, так что любой прохожий мог лицезреть, что делается в доме, понаблюдать за жизнью семьи, совершенно равнодушной к любопытству посторонних людей.
Все улицы при повороте налево вели к парку. Рафаэль и Мелисандра ехали в этом направлении и в одном из узеньких переулков наконец увидели хоть какое-то транспортное средство. Рафаэль, очарованный, разглядывал экипаж, представлявший собой очень старый автомобиль, обрезанный на уровне мотора, вместо которого запрягли лошадь. Кузов машины выкрасили в желтый цвет, а на двери написали «Такси».
Вскоре они выехали на центральную площадь и затем попали в парк, где было полно народа. Огромные индийские лавровые деревья и акации оспаривали право владения территорией с выступающими балконами зданий. Ветви разнообразных невозмутимых деревьев пробивались прямо на балконы, создавая иллюзию, что те утопают в их зелени, словно гигантские птичьи клетки или невесомые ларьки. Какая-то современная мелодия, в которой отчетливо слышались звуки синтезатора, корнет-а-пистона и электронной гитары, доносилась откуда-то, перебиваемая ветром и шелестом листвы. Возле желтого киоска выстроились в ряд чудаковатые такси. Люди передвигались во времени, существовавшем, казалось, только здесь.
Обильная растительность не давала возможности с точностью определить, где заканчивался парк и начинались окружавшие его здания. Некоторые из них были простыми руинами, поросшими вездесущим вьюнком. Мелисандра и Рафаэль припарковали мотоцикл и неторопливо пошли между бетонными скамейками, покрашенными облупившейся голубой краской, на которых пожилые люди вели оживленную беседу, читали, вязали или просто наблюдали за остальными. Молодые мужчины и женщины играли в карты, кости и даже в шахматы, расположившись на бордюрах, идущих вдоль и поперек всего парка. Самая большая и многолюдная площадь была отведена под азартные развлечения: рулетки, автоматы, нарды, настольные игры, кости, монополию, электронные игры. Женщины всех возрастов, занимающиеся проституцией, прохаживались между игроками, которые разыгрывали их, ставя на кон их вещи. Дети и подростки играли в догонялки или сидели на низких ветвях деревьев. Были здесь также продавцы прохладительных напитков, лимонада с тамариндовым медом. Ближе к центральной, части парка в старой беседке мужчина рекламировал попугаев-предсказателей судьбы, стоя возле грубой клетки, битком набитой птицами, которые пели и прыгали с жердочки на жердочку.
Общая картина парка с царившей здесь атмосферой праздности и разврата печально дополнялась присутствием несоразмерного количества калек, греющихся на солнышке или передвигающихся в инвалидных колясках.
Рафаэль первым увидел Макловио. Тот сидел в тени деревьев и напоминал учителя, окруженного учениками. Когда он заметил приехавших, то поднялся со своего места, жестом разогнал ребятню, точно стряхивая с лацкана пиджака назойливых насекомых.
— Ну наконец-то вы выбрались из китового брюха! — воскликнул он и, улыбаясь, направился к ним. — Говорил я, что рано или поздно вам придется подышать свежим воздухом. Как вам Синерия? Большой город
