самоликвидации, — вступила в разговор Мелисандра.
— Дело в силе, — сказал Эспада, снова поднимаясь из-за стола и потирая руки, — в накапливании силы. Вы правы — одной идеи недостаточно. Необходима сила. Это то, что отличает меня от всех остальных, еще больших идеалистов. Я не самоликвидируюсь.
— Вы имеете в виду своего брата? — поинтересовалась Мелисандра.
— Мой брат — Дон Кихот. Начитался книг о рыцарстве. Он зачастую ошибается, полагая, что реальность может быть гибкой и такой, как он ее видит в своих мечтах. Это — национальное зло. Слишком много поэтов в этой стране. Кому, как не поэтам, пришла в голову мысль о Васлале? И идея прижилась. Как же, разве народ не захочет поверить в волшебное место, где нет конфликтов и разногласий? Для такой проклятой страны, как эта, идея о Васлале имеет неотразимую притягательность. Только вот это — ложь. Единственно возможная правда, единственная достоверность, это иметь власть, быть сильным, чтобы устанавливать свои правила игры и быть главным в ней игроком. «Река бурлит — рыбаку выгода», «В мутной воде рыбу ловить». Думаю, с вами мне незачем притворяться.
— Мне еще вот что особенно интересно, — не унимался Рафаэль. — Рассказывают о неких подпольных ресурсах, с которыми производятся всякие махинации в странах вроде Фагуаса, именно благодаря этой расплывчатости структурных границ. Я имею в виду определенные эксперименты: в последние годы наши страны наводнены одним наркотиком-гибридом, филиной, который, как утверждают, произрастает здесь, а еще говорят о торговле человеческими органами, опытах со смертоносными вирусами. Что вы можете сказать мне по этому поводу?
Антонио Эспада улыбнулся. Макловио не ошибся.
— Я уже думал, что только ради Васлалы вас не заслали бы сюда. Кого может интересовать возможность существования какой-то утопии? Для более сочных новостей существуют горячие факты.
— Мой издатель — человек очень чувствительный. В свободное время рисует, — сказал Рафаэль. — То, о чем я вас спрашиваю, сугубо мой, личный интерес.
Мне безумно импонирует делать репортажи о всяких обрядах, культах, а также о жизни городских шаек. В этой среде ходит множество слухов.
— Я не буду вам говорить, как мог бы это сделать мой брат, что все это происки врагов. Мы знакомы с филиной. Она выращивается здесь. Мы не знаем, где именно, но мы делали попытки установить некий контроль над ее трафиком. Что касается вируса и органов, не знаю, что вам сказать. У Фагуаса нет условий, чтобы развивать подобную индустрию. Ресурсы — да. Достаточно нашлось бы желающих продать печень своего противника или свои собственные почки, но логистика — дело сложное. Сколько времени мы даже самолетов-то не видим. Аэропорт порос бурьяном. Море находится не под таким бдительным контролем, как воздушное пространство, поэтому здесь с этой филиной, может, дела обстоят проще, но это вы проверите во время своего путешествия в Васлалу. Спрашивайте: язык до Рима доведет, — улыбнулся Эспада. — А я займусь другими делами.
Мелисандра внимательно следила за их беседой. Ей уже не казалось, что настойчивость Рафаэля в разговоре о наркотиках была случайной. Может, это и есть истинная цель его путешествия? Он говорил с игроками в парке, с ребятами Энграсии, рассматривал растения. Ей стоило бы удостовериться, что его интерес ко всему этому второстепенный. Ей не хотелось, чтобы какие-то помехи отвлекали ее внимание от Васлалы или подвергали бы их опасности. Сейчас они уже совсем ушли от нужной темы, и он рисковал, если Эспада почувствуют какую-то угрозу. Едва ли Рафаэль четко представляет, с кем он имеет дело. По их манере поведения нельзя догадаться, какие темные дела связаны с их именем. Пора уходить, уже поздно.
— Простите, что прерываю вас, — вмешалась Мелисандра, — но нам нужно идти.
Рафаэль посмотрел на часы и вынужден был согласиться.
— Мы еще ничего не решили касательно вашего путешествия, — напомнил Эспада, зажигая новую сигарету.
— Большое спасибо, но мы предпочитаем сделать все сами, — поблагодарила девушка. — Мы пришли поговорить с вами из любопытства.
Рафаэль улыбнулся, делая вид, что занят пушинкой, которая прилипла к его брюкам, чтобы Антонио Эспада не заметил, насколько ему нравилась смелость Мелисандры.
Когда они вышли из кабинета Эспады, Макловио уже не было. Охранник сказал им, что они могут вернуться тем же путем, что и пришли. Никто их не побеспокоит. Он проводил гостей по сырым коридорам до арки, где начиналась дорога. В этот час с вершины холма открывался пейзаж, окрашенный желтоватым светом начинающихся сумерек. Оттуда Синерия казалась обычным городом, приятным и отрешенным. Вдали виднелась башня кафедрального собора с белой колокольней, возвышающейся среди гор, поднимавшихся от самого озера. Фагуас был страной вулканов, ощетинившийся, как угрюмое морское животное, покрытое шипами. Люди должны устраиваться на равнинах, на склонах гор, жить на огненной магме, которая бежала в недрах земли.
«Какая-то часть этой жары, этого горения проникала в их жилища», — подумала Мелисандра, вспоминая взгляд Антонио Эспада, пристальный, пронизывающий. Конечно, его стоило опасаться больше, нежели Дамиана, хотя он и понравился ей больше. Возможно, тот факт, что Антонио выглядел таким болезненным, позволял ему снискать расположение окружающих.
— Мелисандра, нам надо поговорить, — сказал Рафаэль, нарушая тишину, которая установилась, пока они шли вниз по склону.
— Ты прочитал мои мысли. Я тоже хотела поговорить с тобой.
— О чем? Говори, посмотрим, насколько совпадают наши мысли.
— Посмотрим… Я предоставляю тебе право быть первым.
— Если мы примем предложение Эспада, ничего от этого не изменится. В этом нет ничего аморального и нет повода для споров. Это modus vivendi[16], — сказал Рафаэль.
— Я не согласна. Это они хотят заставить тебя поверить в это. Они злопыхатели.
— Подожди, может, мы неправильно понимаем друг друга. — Рафаэль запрыгнул на камень посреди тропинки. — Войны существовали и до того, как у тебя и у Эспада появились первые о них воспоминания. Все знают, что оправдания не уместны, что здесь речь идет об умножении власти на саму же власть. Закон на стороне сильнейшего.
— Это войны без цели, — не отступала Мелисандра.
— Необязательно. Просто происходит так, что эта цель ускользает от нации, от народа. Это индивидуализированные войны за власть: одни могущественные индивидуумы против других могущественных индивидуумов. Феодальные войны, войны кланов, семей, родов, безо всякой национальной идеи.
— Когда нет причины, нет национальной идеи, то нет и правил. К этому ты клонишь, так ведь? Так вот, ты ошибаешься. Даже в полном хаосе существует некий порядок, границы, по меньшей мере, уважение некоторых принципов. Мы никак не можем с ними сотрудничать.
— Не буду настаивать. Знаю, что Энграсия внушает тебе больше доверия. Мне тоже, вне всяких сомнений, но ситуация ясна: здесь нет ни праведников, ни грешников. Просто надо проанализировать, кто нам больше подходит.
— А может, тебе нужно подобраться поближе к Эспада для другого твоего репортажа. Это не мое дело. Но они обеспокоены. Какие бы причины там ни были, но на мое путешествие возлагаются большие надежды. Считается, что, если я внучка своего деда, дочь моих родителей, мои шансы отыскать Васлалу возрастают. У нас с тобой есть договоренность. Не знаю, действительно ли целью твоего прибытия сюда было найти Васлалу, но обратного пути уже нет. Если ты будешь продолжать раскапывать информацию о филине, ты наживешь на наши головы большие проблемы.
— Но ведь эти репортажи можно совместить.
— Может — да, может — нет. Скажем так, для меня приоритетом является Васлала. Если нужно, мы можем разделиться прямо сейчас.
— Никоим образом, — возмутился Рафаэль. — Я — человек слова.
— Ты — журналист, — уточнила Мелисандра.
— Ты должна понять, что приехать сюда было для меня очень непросто, — сказал Рафаэль, останавливаясь. — Нет ничего предосудительного в том, чтобы я сделал несколько репортажей. Кроме того,
