истины своей любимой натурфилософии, он переходил на крик.
— Но Рената не просто обычная сучка. Она стоит того, чтобы рискнуть. Конечно, тебя могут унизить, вывалять в дерьме, разорить и ограбить, ты можешь даже заболеть и некому будет ухаживать за тобой, или даже свалиться с инфарктом или потерять ногу. Но ты живой, смелый чувствующий человек из плоти и крови. У тебя есть сила воли. И я поддержу тебя. Телеграфируй мне откуда угодно, и я приеду. Я и в молодости симпатизировал тебе, но далеко не так, как сейчас. Когда ты был моложе, тебя интересовала только карьера. Может, ты и сам этого не понимал, но чертовски хитро и ловко прокладывал себе путь. Зато теперь, слава Богу, тебя по-настоящему лихорадит и трясет от молодой бабы. Ты ни черта не соображаешь. И это замечательно.
— Звучит чересчур романтично, Джордж.
— Неважно, — заявил он. — А что касается «настоящего отца» Ренаты — это полная чепуха. Давай прикинем вместе. На кой такой девице понадобился «настоящий отец»? У нее уже есть старая сводница- мамаша. Рената понятия не имеет, что ей делать с отцом. И потом у нее уже есть папочка, который ей нужен, постельный папочка. Нет, это просто дешевый трюк, чтобы съездить в Европу. Но так даже лучше. Продолжай вести себя как ни в чем не бывало и пусти все деньги на ветер. Останься без гроша и черт с ней, с этой судебной шайкой. Ты, конечно, уже рассказывал мне об апрельской поездке в Париж, но напомни коротенько.
— Так вот, — начал я, — лет до двенадцати Рената думала, что ее отец
— некий синьор Биферно, торговец модными кожаными изделиями в магазинчике на Виа-Монте- Наполеоне в Милане. Это большая улица, где торгуют предметами роскоши. Но когда Ренате исполнилось тринадцать, мать сказала ей, что Биферно может и не быть ее отцом. В свое время Сеньора с Биферно отправились в Кортину кататься на лыжах, она сломала лодыжку, ей наложили гипс, они поссорились, и Биферно отправился домой к жене и детям. А она отомстила ему с молодым французом. Когда Ренате было лет десять, мать потащила ее в Милан, чтобы показать Биферно. Она старательно принарядилась и устроила сцену на Виа-Монте-Наполеоне.
— Да, эта старая сука — мастерица скандалы закатывать.
— Законная супруга Биферно вызвала полицию. А через несколько лет, уже в Чикаго, мать сказала Ренате: «И все-таки Биферно не твой отец».
— И потому вы отправились в Париж взлянуть на этого молодого француза, точнее, теперь уже на старого француза? Что за дерьмо в голове у матери, если она сообщает такие подробности девочке, едва она вступила в период полового созревания.
— У меня все равно были дела в Лондоне, мы остановились в «Рице». А потом Рената сказала, что хочет съездить в Париж, взглянуть на человека, который, возможно, является ее отцом, и хочет поехать одна. Пообещала вернуться через три дня. Я проводил ее в Хитроу. Она взяла объемистую сумку, которая почему-то оказалась открытой. Прямо сверху, рядом с большой косметичкой, лежала коробочка с колпачками.
— Зачем ей понадобились противозачаточные?
— Никогда не знаешь, что преподнесет тебе судьба.
— Это тактика, Чарли, идиотская тактика. Пусть дружок теряется в догадках. Она хотела вывести тебя из равновесия. Думаю, она на самом деле ничего. Просто иногда ведет себя по-идиотски. Я только вот что тебе скажу, Чарли. Не знаю, какие у тебя привычки, только не увлекайся минетом. Не то загнешься через год. А теперь доскажи про Париж.
— Этот француз оказался пожилым гомосексуалистом, нудным и болтливым. Рената не вернулась в Лондон, и на четвертый день я отправился искать ее в отель «Мерис». Она сказала, что еще не собралась с духом встретиться с ним и все это время ходила то по магазинам, то в Лувр, то на шведские фильмы типа «Я любопытная трусиха» и прочее в том же роде. Потом старик вспомнил ее мать и явно обрадовался мысли, что, возможно, у него есть дочь, но говорил неохотно и заявил, что об официальном признании не может быть и речи. Семья лишила бы его наследства. В любом случае, он не ее отец. Рената сказала, что нет ни малейшего сходства. Я и сам на него взглянул. Она права. Конечно, никто не знает, как природа делает свое дело. Разгневанная женщина с загипсованной лодыжкой заставляет голубого лыжника сделать для нее исключение, и в результате на свет появляется прекрасная дочь с восхитительной кожей, темными глазами и бровями. Представь красавицу с полотен Эль Греко, обращающую взор к небесам. Замени небеса сексом. Вот и получилась набожная Рената.
— Я знаю, ты ее любишь, — кивнул Джордж. — Когда она не пустила тебя в дом, потому что с ней был кто-то другой, и ты пришел ко мне плакаться, помнишь, что я сказал? Человек, который в таком возрасте рыдает из-за девушки, — это человек, которого я уважаю. Более того, в тебе есть и другие достоинства.
— Наверное, есть, но мне никогда не приходилось пускать их в ход.
— Вот и хорошо, значит ты их не растратил. Сейчас ты совершенно выбит из колеи, пора собираться с силами. Может, тебе стоит жениться на Ренате. Только не упади в обморок по дороге в мэрию. Веди себя как настоящий мужчина. Иначе она никогда не простит тебя. И превратит в престарелого мальчика на побегушках. В бедного старенького Чарли со слезящимися глазами, бредущего за сигарами для своей госпожи.
* * *
Под нами замелькали пятна воды, отливающие в сумерках металлическим блеском, самолет пошел на снижение и приземлился в Ла-Гардии в рыжевато-коричневых лучах заходящего солнца. В отель «Плаза» мы отправились, едва втиснувшись на низкие сиденья одного из нью-йоркских такси, сильно смахивавшего на душегубку для перевозки бешеных псов. У меня возникло ощущение, что я, должно быть, кого-то покусал, и теперь меня, исходящего пеной от бешенства, срочно везут усмирять в собачий приют. Я поделился своими мыслями с Ренатой, но она, похоже, решила, что я расходую свое воображение специально, чтобы испортить ей удовольствие, уже и без того подпорченное тем обстоятельством, что мы путешествуем как муж и жена, не имея на то права. Швейцар «Плазы» помог ей выбраться из машины, и Рената, обутая в высокие сапоги, прошагала под утепленный навес, украшенный сверкающими оранжевыми скипетрами. Поверх мини-платья на ней была длинная дубленка с тонкими полосами овчины. Я купил ее для Ренаты в Польше. Чудесная мягкая бархатная шляпа фасона, навеянного голландскими портретами семнадцатого века, сдвинута на затылок. А под ней безупречно гладкое белое лицо, расширяющееся книзу. Это утолщение, вроде как у бутылочной тыквы, было ее единственным недостатком. Горло Ренаты из-за очень тонких перетяжек собиралось едва заметными складочками каких-то сугубо женских отложений. Такая же легкая припухлость обнаруживалась на боках и бедрах. Первые суставы пальцев Ренаты несли в себе те же признаки изобильной чувственности. Следом за нею в своем клетчатом пальто шел я, восхищаясь и размышляя. Кантабиле и Стронсон сошлись во мнении, что в этом пальто я похож на убийцу. Но сейчас я меньше всего напоминал убийцу. Мою прическу разворошил ветер, так что я чувствовал исходящее от навеса тепло своей оголенной плешью. Порывы зимнего ветра задували в лицо, заставляя нос краснеть. Под глазами налились мешки. В Пальмовом зале музыканты играли завораживающую и вкрадчивую, но бессмысленную мелодию. Мы зарегистрировались как мистер и миссис Ситрин, указав ложный чикагский адрес, и поднялись наверх в лифте в окружении прелестных школьниц, приехавших на каникулы. Казалось, девочки источают чудесное благоухание незрелости, напоминающее аромат зеленого банана.
— Ты, конечно, взял на заметку этих милашек, — высказалась Рената, снова приходя в хорошее расположение духа, — мы шли по бесконечному коридору, устланному золотистым ковром с бесконечно повторяющимся рисунком черных росчерков и завитков, завитков и росчерков. Моя привычка пристально разглядывать людей забавляла Ренату. — Ты такой жадный зритель, — добавила она.
Так и есть, хотя десятилетиями я пренебрегал этим своим врожденным свойством, своей особой манерой наблюдения. И сейчас не видел никаких причин, почему бы не возобновить ее. Кому это мешает?
— Что это? — воскликнула Рената, когда коридорный открыл дверь. — Что за номер нам дали?
— Это комнаты с мансардными окнами. На самом верху «Плазы». Отсюда открывается самый лучший в гостинице вид, — сказал я.
— В прошлый раз у нас был изумительный люкс. Какого черта мы забыли на чердаке? Где наш люкс?
