Женщины у берега Рейна

Очевидно, вам поручено помочь мне обрести гармонию – сделать меня, ну, скажем, счастливой.

Эберхард Кольде. Ваши проблемы мне известны, я просмотрел вашу историю болезни. Боюсь, однако, что вы сводите мою терапевтическую деятельность к занятию, которое не соответствует ни моим намерениям, ни подготовке, ни способностям. Мы можем побеседовать, например, о Стивенсоне, которого вы столь цените, или о Модильяни, которого, насколько мне известно, вы тоже любите.

Элизабет Блаукремер. Ао Прусте или Кафке?

Эберхард Кольде. Разумеется. О несхожести этих авторов и о том общем, что им присуще. У обоих были, ну, скажем, склонности к вычурной архитектонике. Но мы можем и пойти погулять, поиграть в теннис или на танцы. Вы же так любите танцевать.

Элизабет Блаукремер. Любила, Все в прошлом, мой милый.

Эберхард Кольде. Можно зайти поболтать по-дружески в кафе или у стойки бара, расслабиться.

Элизабет Блаукремер. Но я такая распущенная, такая необузданная. А ласки допускаются?

Эберхард Кольде. Да, но при одном условии: не влюбляться в меня! Любовь я берегу для личной жизни: у меня жена и двое детей.

Элизабет Блаукремер. Значит, вы что-то вроде медикамента?

Эберхард Кольде. Вернее, медиума.

Элизабет Блаукремер (подчеркнуто спокойно и непринужденно). Так сказать, посредник, утешитель и ходатай – любопытно. Случайно, не аниматор? Это по-старинному, кажется, увеселитель?

Эберхард Кольде. «Анима» означает «душа», в этом смысле я хотел бы одухотворять, анимировать. К сожалению, понятие «аниматор» подверглось настолько глупой вульгаризации, что я не хочу им пользоваться. Называться же духовным братом было бы слишком претенциозно.

Элизабет Блаукремер. А плотским братом слишком пошло, не правда ли? Вы бедны?

Эберхард Кольде. Нет.

Элизабет Блаукремер. И не больны?

Эберхард Кольде. Опять же нет.

Элизабет Блаукремер. Вы полностью спокойны и уравновешенны?

Эберхард Кольде. Да, и я хотел бы поделиться с вами своей уравновешенностью, передать ее вам. Видите ли…

Элизабет Блаукремер. А как насчет гармонии?

Эберхард Кольде. Тоже. Видите ли, я…

Элизабет Блаукремер (идет к окну). Смеркается, надо задернуть гардины. (Задергивает гардины, осматривает шнурки.) Какая прекрасная ткань. (Эберхарду Кольде.) Ступайте, пожалуйста, и не сердитесь, мне не нужны ваши услуги, не нужны ни Стивенсон, ни Пруст, ни Кафка, ни Модильяни. Кстати, я хочу вам предложить: забудьте свою внеслужебную жизнь нежного мужа молодой жены и заботливого отца двух по всей вероятности милейших детей и влюбитесь в служебное время в малышку Беббер, любите ее не по службе, забудьте свою уравновешенность. Ну а я совершенно уравновешенна и живу в мире сама с собой. А теперь уходите. Одно место из Библии почему-то никогда не цитируют: «Возвеселись, неплодная, не рождающая; не мучившаяся родами…» [11] Надо бы напомнить это папе римскому.

Слышится смех. Наступает тишина. Эберхард Кольде уходит. Элизабет Блаукремер исчезает за гардинами, раздаются какие-то непонятные шорохи. Потом слышится голос Элизабет Блаукремер: «Благослови вас бог, господин министр». В двери появляется Эрика Вублер с большим букетом цветов, она тихо зовет: «Элизабет, Элизабет, молодой человек сказал мне, что вы у себя в комнате». Госпожа Вублер подходит к окну, раздвигает тяжелые гардины – Элизабет Блаукремер висит в петле, Эрика Вублер с воплем кидается назад, выбегает с криками в коридор, бросает цветы.

Глава 8

Сад перед виллой Блаукремера – к ней ведет дорожка посреди газона. Справа и слева по краю газона тоже дорожки, их можно осветить фонарями; примерно десять – пятнадцать пар движутся с. бокалами в руках по дорожкам, проходят, словно в полонезе, по средней дорожке и расходятся вправо и влево; слышатся смех и один и тот же вопрос: «Ваш рояль, надеюсь, еще в порядке?» И восклицания: «И надо же было ей сделать это именно сегодня!» И еще: «Я и не предполагал, что гардинный шнур может быть таким прочным». Одна из пар время от времени покидает этот круговорот, выходит на авансцену. Первая пара – Кундт и Блаукремер. По всей сцене взад, вперед ходят Катарина Рихтер и Лора Шмитц с подносами, предлагают тартинки и напитки.

Кундт (раздраженно). Тебе следовало отменить прием.

Блаукремер. Я узнал об этом всего два часа назад. Все уже было заказано: напитки, закуски, официанты; я бы не успел никого предупредить, многие все равно бы приехали.

Кундт. Повесил бы объявление у ворот: «Приносим свои извинения, но по случаю траура прием не состоится». Вот как надо было сделать. Ты просто не умеешь соблюдать приличия. Все-таки она почти двадцать лет была твоей женой, многие ее знали, большинству она нравилась. Этот вечер оставит тяжелое впечатление. Представляешь, какие заголовки появятся в газетах: «В тот день, когда его первая жена покончила с собой, Блаукремер устроил торжественный прием, на котором блистала его вторая жена». Не забывай: тебя боятся, но не любят.

Блаукремер. Полагаю, большая часть прессы на вашей стороне или у вас в руках, так что в ваших силах предотвратить появление таких заголовков. Герман Вублер сделал бы это ради меня.

Кундт. Большая часть прессы – еще не вся пресса, кроме того, Герман вряд ли захочет предотвратить подобный заголовок. Не забывай, чем ты грозил его жене. А ведь она видела Элизабет именно там, куда ты хотел спровадить и ее, Эрику.

Блаукремер. Уверен, она повесилась, узнав, что меня назначили министром. (Мрачно.) Это было бы вполне в ее духе: злость – и эффектные выходки.