– Как это? – не понял Индра.
– То, что ты носишь с собой или легко можешь унести, меняя жилище, и есть твоё имущество. Остальное пропадёт.
– А как же дом?
– Но мы же не в силах его забрать. Да и зачем он нам, если у нас есть руки и топор. Мы построим новый. Никогда не жалей о вещах. Чем больше их ты можешь оставить на месте, тем ты свободнее.
– Мне жалко моих чурбачков, – горестно вздохнул Индра. – Они такие красивые. И каждому я уже нарисовал рот и глаза.
– Они бесполезны. Я понимаю, это твои друзья и вы провели вместе много весёлых минут. Но посмотри, разве нож был бы для тебя худшим другом? Конечно, у него другой характер. Чурбачки беззащитны, а нож нет. Если ты будешь с ним груб, он тебя сразу накажет. Например, разрежет тебе руку. Но ведь от этого он не становится хуже. Просто ты должен уважать его независимость и достоинство. А главное, его есть за что ценить. Или вот, к примеру, твой поясок. Посмотри, какой он красивый. У него тоже есть глаза и рот, только они не нарисованы и не такие, как у нас с тобой. И нож и поясок – твои настоящие друзья, они тебе служат. Они способны защитить тебе жизнь и даже погибнуть за тебя. Поясок – разорваться, а нож-переломиться. Не расставайся с ними, цени их и получишь взамен их верность.
Гарджа натянул на ноги Индре мягкие чулки-ногавицы из телячьей кожи и обмотал их ворсистой меховой лентой.
– Обувь воина должна быть такой, чтобы ты не замечал её на ноге. Не испытывал неудобства.
– Но мне сдавило пальцы, – запротивился мальчик.
– А ты их раздвинь. Теперь сожми. И опять раздвинь. И снова сожми. Ну что, давит?
– Вроде, нет.
– Это потому, что ты завоевал пространство. Не всякое пространство можно завоевать, но ведь не всякое пространство пригодно для жизни.
– А как узнать, пригодно оно или нет?
– Попробуй его раздвинуть. На ширину той территории, которой ты не будешь пользоваться, но которая должна быть у тебя всегда под рукой.
Воин сгрёб россыпь кремнёвых наконечников стрел и уложил их в поясной мешочек из меховинки. Мягкий и толстый. Чтобы случаем не обломать тонкотелый камень наконечья. Свой плащ Гарджа смотал и перекинул через мешок.
– Ты неверно повязал накидку, – сказал кшатрий мальчику. – Смотри, она не даёт простора твоим рукам. Накидка должна закрывать тебе спину. От клыков и когтей рыскунов, крадущихся по твоему следу, и от стрел дасов.
– Неужели стрела не пробьёт накидку? – удивился Индра.
– Твою пробьёт, а мою нет. Вот смотри, – Гарджа скинул на пол мешки, размотал свой плащ, перецепил его край вокруг шеи и, освободив руки, согрёб всю ткань за спиной.
– Складки! – догадался Индра. – Их так много, и они такие плотные, что ни одна стрела не может добраться до спины.
– Верно.
Воин снова закрутил жёстким мотком плащ. Когда наконец всё было готово, Гарджа принял широкой ладонью тяжёлое копьё и осмотрелся.
– Готово, можно идти. Эй, лохматый! – позвал воин пса, и путники вышли из хижины. Светило весёлое солнышко, и ноги сами собой просились в дорогу. Пёс не торопился. Гарджа заглянул в дом:
– Ты что сидишь? Пошли скорей. Пёс тявкнул и прилёг в своём углу, вытянув лапы.
– Лохматый! – вмешался Индра. – Вставай!
– Пойдём, сынок, – Гарджа подтолкнул мальчика к дверному завесу.
– Почему он не идёт, папа? Мы что, оставим его одного?
– Пойдём-пойдём.
Они пошли вдоль гор, оставив одинокую хижину у себя за спиной. Индра смотрел на могучего человека с орлиным носом и сухим, потрескавшимся лицом. Гарджа повернулся к ребёнку и сказал:
– Он остался умирать, сынок. Лохматый простился с нами. Его теперь ждёт другая дорога.
Индре захотелось плакать.
– Может быть, он вернётся к нам. Когда-нибудь. Станет летучей собакой и вернётся. Я буду его ждать, – буркнул мальчуган, не пуская слезы в глаза. Дав им течь в свою юную душу.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
В лесной чаще было гулко и сумрачно. Где-то высоко, над зелёным навесом сомкнувшихся ветвей и листьев, щебетали птицы. Сюда долетал только отзвук их голосов. Колкая, надоедливая мошкара заставила Дадхъянча закрыть лицо наголовьем мешковатого плаща. Тканого из вычеса стеблей млечника.
Дадхъянч сидел на сухом настиле из прессованных листьев, прислонившись к стволу могучего ильма. Увитого цветущей лианой. Прошедшая ночь отняла у лесного человека много сил. Он тоже её слушал, как Гарджа и маленький Индра далеко-далеко отсюда. Дадхъянч слушал лесную тайну. Теперь она остывала в плывущем по волнам рассудке молодого риши. Он засыпал. Даже мошки, мешавшие дышать, не могли препятствовать его сну. Он засыпал и уже погрузил глаза в тягучую небывальщину сна.
