— Может быть, он прав. Я, например, подвергал себя облучению.
Тарханов почувствовал, как все его тело наливается яростью и гневом. Но, собрав всю силу воли, он заставил себя улыбнуться:
— Хороший пример для подчиненного. Вы же оставались за командора, Иван Васильевич.
— Я нарушил инструкцию, но не мог поступить иначе. — Голос у астроботаника был спокоен. — Все началось через три недели после вашего отъезда. Инженер, кажется, выправился, много работал, вечерами засиживался у экрана. Жили мы мирно и даже подружились. Нашли общее…
Тарханов невольно улыбнулся. Кибернетик и астроботаник во всем были противоположны друг другу. Один жил Большим Космосом, другой — Землей. Временами Тарханову даже казалось, что они представители разных цивилизаций.
— Но потом, — продолжал Иван Васильевич, — произошла одна дикая сцена… Антони, включите видеозаписи…
Астрофизик щелкнул тумблером механизма. Засветился экран. Тарханов увидел Юханена и Ивана Васильевича.
— Я научу тебя жить, — почти зло бубнил кибернетик. — Научу наслаждаться. Для этого надо иметь власть. Много власти. Ради этого я готов перевернуть Вселенную.
Тарханову стоило больших усилий, чтобы сидеть и слушать эту дребедень. Как могло случиться, что человек, увлеченный космосом и волшебством машин, человек, не раз смотревший смерти в глаза, вдруг несет эту чепуху? Результат облучения? Может быть. Облучение, пробуждающее и усиливающее те черты характера, которые дремлют в человеке со дня рождения. Какой примитив! До сих пор Тарханов был более высокого мнения о разумных существах, населявших Лорию. Но почему же инженер так легко клюнул на эту приманку?
В свое время, когда земляне получили почти неограниченную власть над природой, ученые заволновались — подготовлен ли человек к этому эмоционально, нравственно, философски, и не перекосится ли его мышление, его психология в сторону чисто рассудочного понимания жизни? Нет, он остался человеком умным, талантливым, дерзновенным, а власть над природой воспринял как должное и необходимое для дальнейшего ее совершенствования. Отклонения от нормы? Да, были. Но они были во все времена существования человечества и, очевидно, всегда будут.
На экране кибернетик оборвал свою речь, раскурил потухшую сигарету и огляделся вокруг. Взор его упал на Ивана Васильевича.
— Дорогой Иван Васильевич, — начал он ласково, но в голосе его чувствовались холод и твердость стали. — Почему ты молчишь? Расскажи что-нибудь.
Иван Васильевич поставил фужер на стол, откинулся на спинку кресла и тихо сказал:
— Мне трудно с вами говорить. Вы несете чудовищные нелепости.
С глухим возгласом, похожим на рев, инженер прыгнул к астроботанику и схватил его за руку. Иван Васильевич глядел ему прямо в глаза. Кибернетик держал его за руку выше локтя и, очевидно, сжал пальцы так, что Иван Васильевич вскрикнул от боли, повалился на бок. Инженер сел на свое место, закурил, сигарету и стал наблюдать. В глазах любопытство, удивление и вопрос: к чему все это? Потом поднялся и покинул салон.
— Антони, выключите, пожалуйста, экран. — Тарханов повернулся к астроботанику: — После всего случившегося вы решили тоже вернуться в первобытное состояние?
— Это был очень интересный эксперимент, — почему-то вздохнул Иван Васильевич. — Я шел сознательно, зная, что меня ожидает. Только поэтому я сейчас сижу перед вами. Адское давление на мозг. Временами мне хотелось выть от боли, И все-таки я не покинул бледно-зеленый дворец, пока достаточно не изучил его. Внутри, вы помните, он пустой, абсолютно пустой. Только бесшумно летают шары. Тысячи их роились над головой и все время держали ее в тисках. Только на одно мгновение я сознательно ослабил волю. Ну, как бы выдохнул из легких половину воздуха, а половину оставил. И этого было достаточно, чтобы почувствовать мощь облучения. Мне вдруг показалось, что какая-то сила качает и несет меня в мировом пространстве. Мерцающие искорки вспыхивали и пролетали мимо. Нескончаемо долго, целое столетие наслаждался я своим полетом. Когда мой полет начал замедляться, где-то ударил и загудел громадный колокол. Меня начало мотать из стороны в сторону. Голова освободилась от железных тисков. Мне как будто дали понять: освободись от воли, и ты почувствуешь блаженство. А где-то внутри кричало: «Берегись!» Гонг грохотал все яростнее. Я ждал каждого удара с невообразимым ужасом. Я крикнул: «Хватит!» — и сразу же все исчезло. Чуть болела голова. Шары продолжали кружиться, но они перестали действовать на меня…
— Это называется проявить стойкость характера, — сказал Антони Итон.
Один из выдающихся ученых Земли, Антони Итон настойчиво добивался назначения в экспедицию Тарханова. Его не пускали. Отказ мотивировали тем, что он крайне нужен на Земле. Особенно настаивали на этом Английская Академия наук и Совет Солнца. Итон в те годы занимался физикой Юпитера; работы там, конечно, было много, а экспедиция Тарханова могла обойтись без него. Эскалация экспедиций на Юпитер была настолько интенсивной, что едва ли Тарханов мог бы взять Итона к себе, если бы тот сам не настоял на этом. Итон действительно был большим ученым. О физике Юпитера он сказал все, что мог. «А технические стороны проблемы, — сказал он на заседании Звездного Совета, — меня не интересуют». Просьбу его удовлетворили, и Итон попал на Лорию. Он много работал, а все свободное время посвящал любимому увлечению: перебирал и перетирал старинные монеты, подолгу их рассматривал в лупу, делал описи, писал статьи для журнала «Нумизматика». Над ним добродушно посмеивались. Тарханову иногда приходила даже мысль: не желание ли пополнить свою коллекцию монетами инопланетных цивилизаций потянуло астрофизика Антони Итона в космос?
— Так что вы думаете, Антони Итон, обо всем этом?
Астрофизик поднял глаза на Тарханова:
— Мне думается, командор, что бледно-зеленый дворец построен для того, чтобы проверить характер лориан. Не выдержал испытания — уходи. Наш уважаемый Иван Васильевич выдержал испытание.
— А куда же должен уходить или должен был уходить лорианин, не выдержавший испытания?
— Разве на Земле вы не подвергались различным испытаниям — перед полетом в космос? Так почему о лорианах мы должны думать, что они хуже нас?
— А кибернетик? Нападение белой шаровой рати на звездолет? Упорное сопротивление нашим желаниям разгадать тайну Лории?
— И шары, защищающие тополиную рощу, — в тон сказал Антони Итон.
Тарханов рассмеялся:
— Так можно спорить бесконечно долго. — Он обернулся к Ивану Васильевичу. — Прошу информацию о кибернетике.
Иван Васильевич улыбнулся неуверенно и виновато:
— Состояние тяжелое, но не критическое… Месяц нормального лечения — и он стал бы прежним. Но вся беда в том, что он не хочет стать прежним, поэтому трудно поддается лечению. А вообще-то он здоров, физически конечно.
— То болен, то здоров, — с раздражением сказал Тарханов. — Так что же с ним? Конкретно…
— Ян Юханен и болен и здоров. Он может великолепно справляться со своими обязанностями инженера-кибернетика. Техническая память у него такая же, как и раньше, и знания не убавились. И все- таки он не тот. Его психика меняется, и в худшую сторону. Долгие годы Ян Юханен жил вне Земли. Если хотите, он не столько дитя Земли, сколько дитя космоса.
— Нельзя ли конкретнее? Поймите меня правильно, Иван Васильевич. Мы находимся на загадочной планете. Мы плохо ее пока знаем. Нам дорог каждый человек и каждый час. Жаль, конечно, что мне приходится объяснять такие простые истины. Вы врач звездолета. Я прощу прямо и откровенно сказать — может ли кибернетик работать?
Иван Васильевич вздохнул.
— Всегда почему-то на первом плане работа, дела, а не человек, — с горечью сказал он. — Ян Юханен работать может, это верно. Но так же верно и то, что он может остаться психически искалеченным до конца дней своих.
— Так лечите же!
