Орден Сталина

ему не дождаться. Но ошибся: его отец, выдержав паузу, которой возгордился бы величайший из драматических актеров, пробурчал:

– Я тебе по этому поводу ничего говорить не буду, – он снова ненадолго умолк, – кроме одного: не лез бы ты в это дело!

– Хорошо, не говори, – согласился Николай, – просто выслушай меня. Я думаю, вот как всё было. Деятели из МГК – может быть, те же Хрущев и Булганин, – решили выслужиться и в честь воздушной прогулки товарища Сталина продемонстрировать нечто невиданное. Они вызвали в горком Благина и сделали ему предложение: исполнить мертвую петлю вокруг крыла «Горького».

Коля бросил мимолетный взгляд на отца, но тот глядел в сторону заката. Юноша продолжил говорить:

– Только задумка была очень уж дерзкая, и эти умники побоялись учинить такое без ведома Хозяина. Пожалуй, Иосиф Виссарионович еще решил бы, что они организовали покушение на его жизнь. В какой-то момент – может быть, накануне праздника, а может, утром 18-го, – товарищу Сталину сообщили об имеющихся планах. И тот под каким-то предлогом отказался от вылета. Я его понимаю, да, жить всем хочется. А после этого никто не отважился предложить Хозяину просто-напросто отменить смертельный номер, чтоб можно было лететь спокойно. Это было бы всё равно, что сказать: «Мы видим, что вы, товарищ Сталин, струсили». Правда, я ломал себе голову: почему Благину не дали отбой, не сказали, что петлю Нестерова крутить не надо, когда стало ясно, что Хозяин не полетит?.. И только сегодня утром меня осенило. Товарищ Сталин сказал им – Хрущеву, Булганину или кому-то еще: вы снимите всё на пленку, а я потом посмотрю.

Колин отец явственно вздрогнул и впился взглядом в лицо сына – ни слова, впрочем, при этом не произнося.

– Ну, что скажешь? – поинтересовался Коля.

– Востёр ты не по годам, вот что я скажу… – пробормотал сановный дачник. – А от ума – сам знаешь, что бывает…

– Значит, я всё угадал, – кивнул Николай. – Остается один только вопрос: если виновники катастрофы известны, почему тогда арестовали группу кинодокументалистов, которые снимали авиационный праздник? Они-то в чем провинились?

– Откуда знаешь, что их арестовали? – Отец Коли чуть было не подпрыгнул на скамейке.

– Неважно. Но очень любопытно было бы узнать причину.

– А может, тебе со своим любопытством пойти… – Сталинский сановник хотел объяснить – куда именно, но в последний момент передумал.

Николай усмехнулся одними уголками губ.

– Папа, – сказал он, – я ведь всё равно это узнаю – не от тебя, так от кого-то еще. Но я предпочел бы к посторонним людям с подобными вопросами не обращаться.

Колин отец молчал не менее пяти минут.

– Ладно, – наконец выговорил он, повернулся к сыну и приблизил губы к самому его лицу, – слушай… Было письмо – точнее, секретная записка – от Ягоды к товарищу Сталину…

И дальше он говорил так тихо, что временами Николай мог разбирать слова только по артикуляции.

– Но учти, – закончил рассказчик, – я лично этой записки не видел…

– И мне о ней не говорил, – подхватил Николай.

– Это само собой, – кивнул его отец. – А насчет той девочки, о которой ты спрашивал, я наведу справки.

И он уже поднялся со скамьи, когда Коля, будто осененный внезапной мыслью, хлопнул себя по лбу.

– Да, папа, – проговорил он, – я ведь позабыл о самом главном. Меня на днях пытались обокрасть.

И это была чистая правда.

5

21 мая занятия у студентов-первокурсников юридического факультета завершились на два часа раньше, чем было обозначено в расписании: преподаватель заковыристой дисциплины – истории ВКП(б) – не вышел на работу. Причем не по своей воле. В 1935 году знаменитого учебника по партистории, отредактированного лично товарищем Сталиным, еще не существовало, и профессор, преподававший этот предмет в МГУ, нечаянно ляпнул на лекции что-то не то. Указать ему на его ошибку взялись граждане… Ну, впрочем, понятно, что это были за граждане.

В итоге Коля Скрябин возвратился домой до обычного срока.

Еще отпирая дверь своей квартиры, он заподозрил неладное. Ключ, до этого безотказный, вошел в замочную скважину с трудом и, прежде чем запор удалось отомкнуть, дважды провернулся вхолостую. Ясно было, что в замке кто-то поковырялся.

Николай разулся прямо на лестничной клетке и бесшумно вошел в прихожую. Как обычно, коммунальная квартира в это время – около полудня, – пустовала: немолодые супруги были на работе, а старушка «из бывших» еще в начале лета отъехала на дачу к какой-то своей давней приятельнице. И никак не должны были раздаваться здесь те звуки, которые донеслись до Коли: скрип, металлическое скрежетание и шепотом произносимые ругательства. Источник звуков располагался за распахнутыми двойными дверями Колиной комнаты, которые юноша всегда запирал на ключ, выходя из дому.

Всегда оставался запертым и еще один замок – в самой комнате, хоть и был недоступным (как надеялся Коля) для простого домушника. Именно с этим запором сражался теперь взломщик – под аккомпанемент душераздирающего мяуканья, которое доносилось из-за двери туалета, припертой ручкой швабры.

Подкравшись к своим дверям, Скрябин некоторое время стоял и наблюдал за незваным гостем. В Колиной комнате было чем поживиться: наследство Вероники Александровны оказалось изрядным. Здесь имелось множество дорогой посуды, антикварных ваз, статуэток и всяческих безделушек – вроде тибетской шкатулки, а на письменном столе лежала на самом виду ручка «Паркер» с золотым пером. Но на всё это взломщик (мужчина среднего роста, среднего телосложения и, судя по легкой сутулости спины и отсутствию части волос на голове – среднего же возраста) не обращал ни малейшего внимания. Он копался в замке старинного книжного шкафа – с цельными, без стекол, дверцами из мореного дуба, – и пробовал то одну отмычку, то другую из целого их набора, позвякивавшего на большом стальном кольце. Дверца возле замочной скважины была в нескольких местах поцарапана.

В дубовом шкафу Колиной бабушки стояли не просто книги, и даже не просто букинистические раритеты (они у Коли тоже имелись, но стояли в обычном шкафу, не запертом). За хранение же этаких книжиц еще века три назад можно было взойти на костер. Во- первых, здесь находились гримуары – руководства по применению черной магии: «Ключи Соломона», «Истинный гримуар», «Красный дракон» и множество других – менее знаменитых – пособий. Во-вторых, на полках запертого шкафчика располагались издания хоть и менее вредоносные, но тоже весьма необычные. Почетное место среди них занимал трехтомный трактат «Об оккультной философии», написанный в XVI веке знаменитым немецким астрологом и магом Агриппой Неттесгеймским – который был прототипом доктора Фауста. Рядышком стояли работы фламандского ученого Иоганна Вира «Псевдомонархия демонов» и «Об обманах демонов». А прямо в центре шкафа (нос взломщика находился с ними одном уровне) помещены были натурфилософские сочинения врача и эзотерика Теофраста Бомбаста фон Гогенхайма, более известного под именем Парацельс: «Книга о нимфах, сильфах, пигмеях, саламандрах, гигантах и прочих духах», «Архидокса», «Великая Астрономия», «Азот, или О древесине и нити жизни». Коле чудилось, что сочинения Парацельса подпрыгивают за дубовыми дверцами всякий раз, когда очередная отмычка выскальзывает из замочной скважины.

Поглощенный возней с замком, взломщик не заметил Колиного появления в дверях комнаты. Не узрел он и того, как резная шкатулка, стоявшая на шкафу прямо против его головы, стала вдруг без посторонней помощи поворачиваться, ложась на переднюю торцевую стенку, а затем бесшумно открылась.

Трудно сказать, была ли эта шкатулка той самой, что свалилась когда-то с небес на юного тибетского правителя Ньянцэна, но первоначальным Колиным намерением было уронить ее на голову взломщику, это точно. Однако ларчик был тяжелый, с острыми углами, с выпирающими ребристыми элементами декора. Ньянцэну-то он, может, никакого вреда и не причинил, а вот незадачливому квартирному вору запросто мог