значений.
Старичок продолжает:
— «Racine», по-немецки же «Râtzel!».
— «Но то не „редиска“ уж; — „смысл“».
— «Но „корень“ есть „смысл“».
Уже я продолжаю:
— «Редис, радикал, руда, рдяный, rot, rouge, roda, роза, рожай, урожай, ржа, рожь, рожа…»
Перечисленье корней продолжается вплоть до кофе; уже музыкантша — за Григом; учитель отрезывает — все еще — ломти сыру; закутавшись плотно в плащи, — мы забродим у струечек (непрерывно бесилися блески меж всплесками влаги).
— «Смотри» останавливаю мою Нэлли, — в который раз.
— «Что такое?»
— «Вода, воздух, парус».
И — дразнится Нэлли:
— «Вода, воздух, парус; еще вот — медуза; вчера, как сегодня; сегодня, как завтра:»
— «Нэлли».
— «Устала от этого я…»
— «Красота-то какая…»
— «Какая то злая она, — красота… Красота красотой, но не эта: она — стародавняя; про себя самое — не про нас… Что в ней проку-то. Воздухи, воды, фьорды, леса, Холмен-Коллен[5] — какое-то древнее все это; ясности, будто ласкают, но если вглядеться, прислушаться к ласке, — обман эта ласка: под нею скрываются: холод и злость. Помнишь „Грушеньку“ Достоевского: так вот и эта природа; и эти воздушные ясности — „Грушенька“… Только отдайся им».
Тут, повернувшися спинами к озлащениям облаковой каймы, возводившим окрестности в негасимые просвистни, — повернувшись спиной к живопляске и к прокрасням мхов и осин, начинали скорей перепрыгивать через трещины, ямы, обмоины гололобого камня, через изрезины круглых обвалин, вступая в мир сосен, елей, треска шишек и шорохов, в сумерки грустных дремот; нам казалося, что убегала под нами вода; и казалось: соскакивали, нас обскакивая, те вон домики красными кровлями; грузный норвежец из мызы напротив опять перетаскивал хворост, сося свою трубочку — в мызу напротив: мычал свою песню без слов, пронося ее — в мызу m`opnrhb; красноволосая дочка, слепя раззеленою кофтою, вешала на веревке белье.
Да вот — думалось: что-то древнее повисало над прелою желтизною сырых плоскогорий; и — над дымочками; это Норвегия прибегала оттуда вот, припадая к фиордам, как зверь к водопою, поднявши на север хребты; если стать на хребты, они скажутся низом: на севере обнаружится новый хребет; дальше, дальше — сверкнут позвонки звонкозубыми льдами: миры мерзлых глетчеров чуялись Нэлли из северных дымок зеленого Льяна; их близость нам чуялась злостью, —
— свергающейся бесконечности лет громопенным «Скьегельтгас-фоссеном»[6]; тут начинались подъемы к Трондгейму и к Бергену; там — над страной продичал Ромсдальсгосрн[7]; Юстедальская; ледяное поле, вися целенелыми массами льда, угрожало: прирушиться — к Льяну. Там толпы гигантов, воздев бремена на граненые головы, приподымали на головах: миры льда: Свартизена.
Все то возникало во мае: не перечил я Нэлли; и, повернувшись назад — в воду, в воздухе, — чувствовал: ужас. Казалось: вот, вот, не успевши вскричать, — опрокинемся вниз, в бирюзовые воды; прочертятся образы нас же самих к нам оттуда; и — скажут:
— «А».
— «Здравствуйте».
— «Милости просим».
— «На дно».
— «В вечный сон…»
. . . . .
Воспоминания охватили меня; Нэлли — не было. Я смотрел как вокруг припадала Норвегия к фьордам, отрясывая из-за северных дымок дичайшими гребнями: миры мерзловатых камней; Скьегельтгасфоссен, потопной пучиной спадая оттуда, топил мою душу:
— «А!»
— «Милости просим».
— «Ко мне».
Бесприютности мира — меня охватили; и — Нэлли растаяла; и — до-нэллина жизнь протекла мне в обратном порядке: Окьегельтгасфоссен.
. . . . .
Здесь прожили мы пять недель: я и Нэлли; невероятная совершилась работа; взорвался покров «биографии», не когда — здесь; после высекся «миг» христианийского курса: и прогремел осветленным безумием: Берген.
Так думалось мне вблизи виллы фру Нильсен: а что, не пойти ли к ней ужинать.
Нет: не раздастся приветливый гонг для меня; я — один. Нэлли — в Дорнахе; и, как бездомный скиталец, сижу под былым нашим кровом; пора — в Христианию; завтра с утра попридавят нас хлопоты: консульство, виза, билет в Хапаранду.
Вскочил и пошел к поезду, чтоб до ночи вернуться; представьте же: встретил учителя, проживавшего с нами; узнал старика я по прожелтню уса, по индиго-синим глазам, на меня устремленным (хотя он был в шляпе, а шляпа меняла его).
— «Вы?»
— «Как видите»
— «Что же вы — к нам, поселитесь у нас?»
— «Я — проездом».
— «В Россию?»
— «Ну да».
— «Жена?»
— «Я — оставил ее вблизи Базеля».
— «Ай-ай-ай: как же так?»
. . . . .
— «Да вот — так».
Примечания
1
Автор изображает путника, возвращающегося из Швейцарии в Россию: перед ним проходят в воспоминании картины жизни; и проходят пред ним: Франция, Англия, Северное море, Норвегия.
2
Сортирующий демон Максуэлла.
