— Ну-те, — в обход?
Ясны действия: сила устоя — неведомая.
Под конюшней, где в снеге затоптаны щепки, он сметливо из-за сугроба разглядывал, быстро отрезывая:
— Утварь — вынести!..
— Дровни тюки подадут.
— Прова знаешь? — Икавшеву.
— Так их сюда.
И рукою в открытые двери конюшни показывал; чувствовалось: не свернешь.
— А тючок ты неси в кабинет; этот вот.
И следил, как Икавшев тащил:
— Осторожнее с ним.
Каракаллову, вскользь:
— Динамит!
И — задумался: видно, решенья свои проводил, как сквозь строй, разъедая анализом; но с простотою «дурацкой» выбрасывал.
Вдруг подпираясь руками, почти бородою лег в снег, побежав на карачках:
— Эге: следы дога…
— Ищейка… — прослеживал.
В криво затиснутом, скрытом усищами рте, — точно спорт: нос — собачий: с принюхом:
— А вы не смотрите, а вникните: вот, — да и вот!
Распрямись и спиною откинувшись, свистнул под форточку, где Никанор обитал и откуда трепалася синяя тряпка-махавка; пождал.
Как загаркает:
— Гей! Заросли у тебя, что ли, уши, — товарищ?
И тотчас из фортки взъерошились дыбом оранжево-красные волосы; и голова, спугнув двух голубей, выле зала усами и скулами; яркий румянец заржал во всю щеку: —
— Мардарий Муфлончик!
— Махавку убрать!
— Есть.
И пуще, и пуще отгрохало крышами; свистнулись свисты: ни дома, ни фортки; когда пронеслось, то трепаласи желтая тряпка в том месте, где синяя веялась.
— Теперь узнают, увидят; они, «наши», — близко!
Под черепом, как муравейник: мурашиков, мыслей, свершающих одновременные выбеги, — гибель: решения — многосоставные, многоколенчатые!
— Ну, — поехали?
И — на лысастое место повел; и зрачком облетевши сугробы, как будто свои диспозиции выметил.
— Вы скипидаром подметок не мазали? Смажьте при выходе… Я — уже мазал… Не в том вовсе сила, — на бревнушке сел, с силой топнув, — что, — ну-те, — кобыла сива…
И вскочил.
— А в том сила, она — не везет!
Стальным торчем с лысастого места он виделся: видели местность, кричавшую громким галданом солдатским.
Лишь тут, узкоглазый и верткий, склонясь к Каракаллову, быстро ответил на давешний, видно, его удручавший вопрос: о Цецосе:
— Цецос — пошел раков ловить: пузыри от него на воде!
Каракаллов:
— Что? Как?
Вкоренясь в точку трубочкой, — в воздух варежку сжал; и стальным кулаком погрозил в щелк железных листов, в дикий скрип подворотен:
— Цецос — арестован!
Смотрели на местность с лысастого места, где взапуски ветры, взадох — дуновенье, где в тихие дни прозияла Россия, — немая, суровая, где повисал сиротливый дымок и лесочек тоскливо синел.
Нынче — белое поле; и — заверть; и — нет ничего!
А когда опускались под дом, он — заказывал:
— Ну-те, с Мардарием из кабинета стащите тючок в это самое место.
И тут усмехнулся, представивши, как сапогами они прогрохочут в гостиную, дверь приперев; там погрохают; как языком их слизнет: рухнут в прорубь; припомнивши, как Никанор удивлялся и как на коленях исползал гостиную, стал похохатывать.
Да оборвался:
— А вы осторожнее; пахнет белой с динамитом: взлетим; коли пир — на весь мир; коль взлетать — с растарахами!
Чувствовалось: дай упор, — ось вселенной свернет!
— Пообедаем, — с милой, простой, безобидною ясностью; делалось жутко: что в ней?
И какие-то быстрые смыслы неслись; и какие-то быстрые вихри мигнули пространством сорвавшимся.
И, и, и…
— Ну-те-ка!
И Каракаллов уселся, диваном натрескивать, целясь пальцами в клавиатуру машинки; Терентий же Титович, взяв в руки списочек и зацепясь за расштопину карего поля ковра, клюнул носом, носком отцепился и светлым пятном, точно солнечный зайчик, мигнул на стене:
— Эк!..
— Валите же…
И — дроботнул «Ундервуд» —
— Колбасовкина,
— Мымзина; —
— и тюбетейка — запрыгала; пальцем отрезывал, точно щелчком: —
— Герцензохер, —
— Рехетцев-Гезец!..
— Это?
— Меньшевики: проживают в квартале у нас.
— Для чего этот список?
— Хватился Малах!.. Нужно знать — все, решительно: ну-те.
И — щелкнул:
— Эс-эры теперь.
И — трещал «Ундервуд» —
— Бомбандин, Вододонова, Агов.
— Вы знаете, — Сенекерим Карапетович?… Дальше…
Трещало: —
— профессор Нервевич, Кирилл Куромойник, Сергей Гусегурцев…
— Я, — ну-те, — сказал в Комитете — отчетливо, с цифрой в руке: большинство будет наше; противников, меньшевиков и эс-эров теперь же, —
— и всем выраженьем лица еде лал стойку, —
— учесть!
И пошел синусоиды строить ногами, отшлепывая в темно-синие каймы ковра: головою — вперед, темно-синие кайма отсчитывая и прислушиваясь; — и — там снегом визжало, как пулею.
Список швырнул Каракаллову:
