Вдруг Васька ткнул Романа.
— Гляди, деньги, — быстро прошептал он.
На уголке комода лежал новенький пятиалтынный.
— Не смей трогать, — испуганно сказал Рома и поскорее отошел от комода.
Уже настал вечер. За домами оранжевая полоска неба стала красной, дома почернели и замигали огоньками. А ребята все еще сидели.
Стали играть в карты. Особенно разошлись, когда в пьяницы сыграли. Весело. Карта на карту находит. Откроет Роман девятку, а у Васьки тоже девятка, у бабушки тоже.
— Спор! — кричит Роман, заливается смехом.
— И верно, спор, — смеется бабушка. — Вы, верно, жулите. Ну, кладите еще по карте.
— Десятка, — говорит Васька. Бабушка смотрит свою и торжествует.
— Врешь, теперь моя взяла. Дама!
A у Романа — туз.
— Ага, — хохочет Роман. — Чья теперь взяла?
Смешно Роману, а Васька злится, и бабушка чаще в нос табак пихает, по-настоящему сердится.
Долго играли. Уходить не хотелось, но пора было. Стали собираться. Настасья Яковлевна расцеловала Романа, потрепала по голове Ваську.
— Ну, спасибо, кавалеры, что навестили старуху. Весело, ей-богу, с вами. Люблю вас. Еще приходите.
У самых дверей Настасья Яковлевна вдруг остановилась и хлопнула себя по лбу.
— Да что же это я! Небось мороженое уже продают. Постойте-ка!
Настасья Яковлевна рысцой побежала к комоду и на уголке, где пятиалтынный лежал, стала шарить рукой. Вздрогнул Роман, взглянул на Ваську: «Неужели спер?» А Настасья Яковлевна ищет, торопится, сердится.
— Ах ты, господи! Куда же я его засунула?
— А что, бабушка? — дрогнувшим голосом спросил Роман, чувствуя, что краснеет.
— Пятиалтынный тут лежал, — сказала бабка, взглянув на него.
— Может быть, упал? Дай-ка поищу…
— С чего ему падать?
— Ну да, упал, — радостно подхватил Васька. — Я даже слышал, как брякнуло что-то.
Настасья Яковлевна взглянула на Ваську и нахмурилась.
— Ишь ты! Говоришь, слышал, как упал? Ну, поищите…
Роман кинулся за комод, чтобы скрыть свое лицо. Теперь он был уверен, что деньги у Васьки, и только ждал, когда тот их найдет. А бабушка стояла в сторонке и мрачно наблюдала за ребятами. Наконец раздался долгожданный голос Васьки.
— Нашел! — без радости воскликнул он. Видно было, что он не чает отделаться от монеты. Лицо Настасьи Яковлевны потемнело. Она понюхала табак, чихнула и, отвернувшись к окну, сказала:
— Положи-ка, кавалер, деньгу на комод да убирайся вон. Обидел меня. Не люблю воров.
Васька даже оправдываться не стал. Положив деньги, он пошел к двери. Роман двинулся за ним, но бабушка остановила:
— Ты подожди.
Васька ушел. Настасья Яковлевна опять приложилась к бутылке, вытерла губы и вдруг спросила:
— Ты брал?
— Нет. Ей-богу, — торопливо сказал Роман. — Только видел, что лежал на комоде.
— Ну и хорошо, — вздохнула бабушка и, помолчав, горячо заговорила:
— Это, внучок, подлая штука. Украсть можно с голоду только. Вор получится из твоего дружка, если не спохватится вовремя. Не дружи с ним очень-то, да и не думай, что я сержусь.
НОВЫЙ ЕСАУЛ
У господ Гувалевых, где служила кухарка Васса Алексеевна, мальчик Боря поступил в гимназию, заважничал и перестал носить детскую черкеску. Господа Гувалевы отдали бурку Вассе Алексеевне, а та, пораздумав, двинулась к Рожновым.
— Здравствуйте, — приветствовала ее мать. — Не ждали в такую пору гостей.
— В гости приду, как позовешь, а сейчас по делам, — сказала Васса Алексеевна.
Усевшись на табурете, она с хитрой усмешкой оглядела вытянувшиеся лица. Не торопясь развязала узелок, вынула черкеску, встряхнула ее и подала опешившему от неожиданности Роману.
— Примеряй.
— Я? — спросил, еще не веря, Роман.
— А то я, что ли? — засмеялась Васса Алексеевна.
Роман поглядел на мать, на бабушку и робко дотронулся до черкески.
Шикарная была черкеска — с широкими рукавами, с патронташами на груди. Вся обшита блестящей тесьмой. А на металлическом пояске был привешен маленький кинжал с серебряной гравированной ручкой.
О такой черкеске Роман и мечтать не мог. Он стоял как вкопанный.
— Да ну, поживее!
Васса Алексеевна, повернув Романа, напялила на него черкеску.
— Будто сшита по нем, — сказала мать. Роман стоял, боясь пошевельнуться. Васса
Алексеевна улыбнулась.
— Хорошо?
— Очень, — едва выдавил потрясенный Роман.
— А коли очень, так и носи на здоровье.
В тот же день, надев бурку, Роман вышел на двор.
Ребята, окружив его, с завистью ощупывали черкеску, трогали патронташи и наперебой восторгались.
— Выберем его атаманом, — сказал Женька. — Шайку соберем и драться будем.
Забравшись на сеновал, устроили совещание. Роман выбрал себе помощника — Женьку и Ваську, потом рассказал о шайке старших.
— Будем все, как они, делать. Чтоб по-настоящему было. Нашу шайку назовем тоже «Саламандрой». — Роман разыскал железку и кусок бумаги. — Подписываться кровью будем. Все должны клятву дать — не трусить в драке, не удирать и защищать атамана.
— А может, не кровью? — спросил Женька. — Все-таки руке больно.
Но большинство приняло предложение с восторгом.
— Давай железку, Ромашка! — крикнул Васька. — Я первый буду и не испугаюсь.
Васька взял железку, немного помедлил и осторожно ткнул в руку. Показалась кровь. Васька торопливо обмазал кровью щепку и начертил на бумаге крест. Потом расписались Спиридоновы и остальные.
После торжественной церемонии вся шайка лазила по стенкам: собирали паутину и бинтовали ею порезы.
Обсосав палец, Роман завязал его какой-то тряпкой и пошел разыскивать старшую «Саламандру».
Старшая «Саламандра» собиралась в подвале, где находились дровяные сараи. Там при свете свечей они устраивали совещания.
Появление Романа было неожиданно. Некоторые парни думали, что явился дворник, бросились бежать. Зубастик сердито спросил:
— Тебе чего надо?
— Я к атаману вашему, — сказал Роман. Отыскав глазами Андреяшку, он подошел к нему и храбро протянул грязный клок бумаги.
— Наши клятвы, — объяснил он, видя удивление на лицах. — Наша шайка хочет присоединиться к вам, а я атаман.
Парни засмеялись, но Андреяшка подмигнул им и серьезно сказал Роману:
— Мы вас принимаем. Ты, как атаман, будешь моим есаулом.
Романа поставили на колени, и Андреяшка, держа над его головой финку, медленно говорил:
