Заседание кредитного комитета проходило без него — Овсянкин провел. На комитет по управлению активами не пошел тоже. Сидел в кабинете, уткнувшись в отчет финансового департамента, но цифры на ум не шли, а лезла в голову невозможная ересь, от которой становилось не по себе.
Ему все надоело.
Надоело день за днем, год за годом начинать рабочий день с чтения отчетов и изучения текущего состояния портфеля ценных бумаг. Год за годом вращаться в кругу одних и тех же людей. Как бы не был широк этот круг, все были чем-то похожи друг на друга: говорили одними словами об одном и том же, одинаково одевались, одинаково улыбались, даже думали одинаково.
Годы великих завоеваний прошли. Каждый шаг в игре, называемой красивыми словами «банковский бизнес», был изучен. Конечно, шаги эти могли складываться в бесконечное количество комбинаций, и эта бесконечность должна была увлекать, создавая иллюзию чего-то нового и неизведанного… Не увлекала.
Другого, другого просила душа. Чего — неизвестно. Но просила и даже требовала. Кажется, он начал понимать теперь Денисова, бросившего стабильный, налаженный бизнес, и подавшегося «в политику».
Скука начала донимать его много раньше — когда уже стало понятно, что банк оправился от кризиса, ситуация выровнялась. Будущее виделось ровной и долгой горизонталью, уходящей за горизонт: ну, кочки, ну, рытвинки, — а в целом же ровная такая дорога, конец которой не виден, но известен заранее — преумножение капитала, многолетний праведный труд на благо родной Корпорации, тихая смерть от естественных причин — в собственной постели, в окружении скорбящих соратников.
Стало вдруг ясно, что никаких коренных изменений в жизни уже не произойдет. Он не станет героем, спасающим прекрасную незнакомку от кораблекрушения, не напишет бестселлер и вряд ли станцует первую партию в балетном спектакле. Невеликая потеря? Может быть. Но из множество дорог, которые виделись в юности, была выбрана одна — интересная, надежная, ведущая, не петляя, вперед и вверх, — но единственная и окончательная. И от этой окончательности, от осознания того, что вот это, происходящее с ним ежедневно, теперь навсегда — от этого выть хотелось.
С жиру он бесится, понятное дело. Все, о чем может мечтать человек, у него есть: сила, красота, здоровье, деньги и власть, верные друзья и красивые подруги. Чего еще хотеть, к чему стремиться?
Не к чему стремиться и нечего хотеть. В этом и трагедия, думал уныло Малышев, тщетно пытаясь сконцентрироваться на объемах активов, находящихся в доверительном управлении.
Война, объявленная «Альтаиром», подействовала, как холодное пиво с похмелья. Скучать стало некогда. Полегчало, и взгляд прояснился. Но надолго ли?
А может, вовсе и не в войне дело. Может, дело в Насте. Спасибо Денисову, объяснил, одним махом высказал то, на что у Малышева смелости не хватило бы. Любит он Настю, вот что.
Малышев боялся этого слова. Слишком много оно означает — любить. Он предпочитал другие слова, попроще и попонятнее: «хотеть», «нравиться», или даже «быть неравнодушным» и «испытывать симпатию», хотя последнее звучало особенно монструозно. Но «любить» — означало бы все сразу, все на свете, означало чувство сильное, небывалое — вот как в «Пятом элементе» из груди Милы Йовович прямо в космос вырывается столб света. Из Малышева никогда ничего такого не вырывалось же!…
И никогда никому раньше он не говорил этого слова. За семью замками, за девятью печатями хранилось оно. Не то чтобы он берег его для той, кто станет его единственной. Говоря правду, и не думал, что когда-то придется извлечь его на свет. И так бы оно и погибло в нем под слоем словесной шелухи, если б не появилась Настя. И уж здесь-то слово пришлось в пору — не отнять, не прибавить. Не «нравится», не «хочу», и уж тем более не «испытываю симпатию» — люблю, и все тут.
Такой вот, новый и озаренный, Малышев очень себе нравился. Любовь к Насте — все равно, что ко всему миру любовь. Он чувствовал себя готовым простить всех на свете, и великая благость почти уж воцарилась в душе. Но воцариться там окончательно ей кое-что мешало.
Он— то любит. А она?
А она любит другого. Этого своего Максика. Не то, чтобы без конца о нем говорит (этого еще не хватало!), но помнит, и себя для него бережет. С Малышевым же держит себя, как с добрым товарищем: дружеская улыбка, дружеское пожатие руки. От поцелуя всякий раз умудряется ускользнуть — не демонстративно, чтоб оскорбить, а так, будто и не заметила. Может, правда, не замечает?… Да нет, глупости это…
Нет для Малышева места в жизни девушки Насти. Нет и, может быть, не будет никогда. Вот у нее день рождения скоро. Самый, казалось бы, удобный момент для признаний, поцелуев и последующего увлекания в постель. Но Настя сообщила мимоходом, что праздник отмечать будет в кругу узком, семейном — она сама, сестра и Максик. Ему в этот день роль будет отведена самая незавидная: поздравить по телефону и послать букет цветов… Одна радость — представить, как при виде букета озвереет очкастый Максик.
В таких вот мрачных мыслях пребывая, Малышев аналитический отчет отложил и щелкнул дистанционным пультом. Одна из белоснежных дверец напротив его стола отъехала в сторону, открыв стенную нишу, где тотчас загорелся экран телевизора — было время новостей.
— Немногим более трех месяцев остается до губернаторских выборов в Байкальской области, — сообщила чуть косящая на левый глаз дикторша, — О ситуации в регионе — наш корреспондент Дмитрий Заточный.
Заточный немедленно предстал перед зрителем на фоне байкальского пейзажа и заговорил бойко:
— Кандидаты на пост губернатора Байкальской области еще не определены. И до последнего времени наверняка известен был только один реальный претендент на этот пост — действующий губернатор области Николай Терских. У Терских в области достаточно сторонников — как среди электората, так и среди представителей бизнеса, готовых поддержать своего кандидата не только добрым словом. Предполагалось, что серьезную конкуренцию ему мог бы составить лишь политик национального масштаба, если бы таковой проявил интерес к Байкальским выборам. Однако, несколько дней назад ситуация изменилась — о своем желании баллотироваться на пост губернатора заявил нынешний председатель Законодательного собрания области Виктор Ларионов.
В кадре появился мужчина лет сорока пяти с симпатичной и располагающей физиономией. Малышев, увидев его, одобрительно кивнул, хмыкнул и звуку прибавил.
В это же время на другом берегу Садового кольца, в семиэтажном здании, как две капли воды похожем на здание «Росинтера», в покойном кабинете на третьем этаже, за обводом многочисленной охраны, другой человек, смотревший этот же сюжет, тоже прибавил звука — но хмыкать одобрительно не стал, а напротив того, насупил бровь и уставился в телевизор с нехорошим интересом.
— Виктор Ларионов, — тараторил корреспондент Заточный, — достаточно известный в области человек. С момента избрания на пост спикера Заксобрания, он находился в оппозиции действующему губернатору. Однако, до сих пор не высказывал своего желания померяться с ним силами в споре за губернаторское кресло. Еще месяц назад Ларионов опровергал ходившие на этот счет слухи. Но на сегодняшней пресс- конференции он заявил, что неудовлетворен состоянием дел в области, в первую очередь — социально- экономической ситуацией. По словам Ларионова, нынешний губернатор не сумел использовать имеющийся в области экономический потенциал, и Ларионов намерен исправить эту ошибку. По мнению социологов у нового соперника губернатора есть на это шансы — в качестве спикера Законодательного собрания области Ларионов пользуется симпатией и поддержкой широких слоев населения региона. Достаточно ли будет этой поддержки для завоевания губернаторского кресла — покажет время.
Человек, так и просидевший все это время, нахмурившись, сердито щелкнул пультом и экран погас.
Явление на сцену Ларионова для него, конечно, сюрпризом не было. За тем, что происходило в Байкальске, его люди следили пристально. Не мучили его и догадки на счет того, кто же вдруг уломал предводителя ЗС ввязаться в выборы, презрев достигнутые накануне договоренности с Терских. Ларионов спелся с «Росинтером», это он знал наверняка.
Неизвестно, правда, Ларионов ли попросил помощи у Старцева, или же сам Старцев призвал Ларионова к оружию. Если верен первый вариант — все не так уж плохо, хотя вторжение росинтеровских денег в регион, который он привык считать своим, весьма и весьма нежелательно. Но в этом случае денег будет немного, а сам Старцев предпочтет понаблюдать за происходящим со стороны, не бросая в бой тяжелую артиллерию.
