— Альберт? Ага, и тебе не хворать. Ты занят? Тогда запиши адресок — улица Адмирала Нахимова, дом двенадцать, квартира двадцать семь. Да, у меня тут клиент. Перезвони мне через час. Зачем-зачем… Так, на всякий случай. Нет. Да. Ты всё понял правильно.
Ангелы не хуже нас, демонов, знают этот печальный термин «божий одуванчик». В общепринятом контексте им обозначают очень старого, тихого, беспомощного человека, о котором некому заботиться, кроме разве что Господа Бога. И хорошо бы, если б оно было именно так! Но…
Увы, реальная жизнь рисует несколько иную картинку, менее разумную и иногда более кровожадную. Мы называем так агрессивно упёртых стариков и старушек, выгодно продавших душу и обладающих маниакальным даром многолетнего увиливания от оплаты. Причём увиливают они отнюдь не через юридические лазейки в липовых договорах, а иными, радикальными и прямолинейными методами. Я раскрыл папку, методично рассматривая странички отчётов, биографию клиента, фото останков покалеченных ею демонов.
— Фамусова Нора Аркадьевна, тысяча девятьсот сорок первого года рождения, ноябрьский Скорпион. Продала душу ещё в пятьдесят восьмом году, умудрившись, как юный ленинец, подойти к вопросу цены весьма практично — до семидесяти лет не беспокоить и чтоб все мальчики её были! — невольно шевеля губами, читал я. — Резвая старушка… Ну понятно, что в юности хотелось долгой и пламенной любви, а под старость-то что с мальчиками делать?! О-о-о…
Баба Нора нашла чем их занять. Последний восемнадцатилетний ухажёр выпал из её цепких артритных лапок лишь по окончании договора. В течение трёх месяцев за ней было отправлено восемь (сколько?!!) демонов. Трое в реанимации, один списан на пенсию по невозможности даже после лечения вновь выполнять свои служебные обязанности. Двое дошли до подъезда, подумали и повернули назад, написав в отделе заявления об уходе. Один демонстративно сломал ногу прямо в кабинете у шефа, едва вскрыв конверт с заданием. Последний был у старушки сегодня ранним утром. Получил полный таз святой воды на голову. Ожоги четвёртой степени, практически несовместимые с жизнью, но парень выкарабкается, он наш, демон как-никак…
— Ладно, добрая бабушка, вот и я, твой Серый Волк. Хочешь посмотреть, какие у меня большие зубы? — Я хищно втянул ноздрями свежий воздух, выходя из машины.
Грудь наполнялась великолепием клокочущей ярости, когда тебе уже всё равно, что будет, и ты идёшь на верную смерть, как на свадьбу! В моём послужном списке было три «божьих одуванчика», и в своё время я дал себе зарок никогда больше с ними не связываться, потому что очень хотел жить. Теперь, когда моя жена ждёт ребёнка и я наконец-то могу стать папой, жить хотелось ещё больше. Но как мне потом смотреть в наивные глаза малыша, как учить его ничего не бояться и давать сдачи, если сам папа-демон уже испытал страх и отступил без драки перед сухонькой старушкой на восьмом десятке…
— Кто там? — почти сразу же отозвался из домофона ласковый старческий голос.
— Абифасдон, — не стал врать я.
— Заходите, — без малейшего колебания подтвердила бабушка-убийца.
Запищал сигнал, замок щёлкнул, и я быстро бросил на порог кирпич, прижав дверь. После чего внимательно осмотрел порог. Ну вот и первый уровень бродилки-стрелялки…
Церковная лента. Старый метод защиты, значит, клиент читал и дореволюционные книжки про магию оберегов. Прямо за порогом приклеена невзрачная, чёрная, грязная и затоптанная ленточка с православной молитвой. Перешагнуть через неё не проблема, а вот наступить…
Это как минимум словить тяжёлый удар, доводящий до полного онемения ноги или даже до потери сознания. Второе опасней, ибо есть риск рухнуть на ленту уже всем телом, а это по-любому месяц-два в клинике. И то если сердобольные соседи вовремя поднимут и вынесут на улицу, решив, что мужчине плохо. Но в наше время могут и просто обойти, типа пьяный, ну его… Что, сами так никогда не делали?
Красивым пируэтом перепрыгнув опасную черту, я ощутил лёгкий озноб и даже учащённое сердцебиение. Впрочем, сердцебиение могло усилиться и просто на нервной почве. До нужной квартиры предпочёл подняться пешком. Жестокая привычка православных батюшек освящать всё подряд, включая кабины лифтов, порой просто вымораживает, никакой возможности работать.
— Нора Аркадьевна? — Я негромко постучал в дверь. Кнопку звонка, переоборудованную под банальную брызгалку, мог бы нажать либо полный лох, либо самоуверенный дурак.
В ответ — молчание. Готовится к приёму гостя, понимаю… Я постучал ещё раз, уже настырнее. Наконец раздались осторожные, скользящие шаги, и тот же голос, что и в домофоне, маняще уточнил:
— А что, звонок-то не работает? Странно… Нажмите посильней, молодой человек, вдруг что сломалось, а я и не знаю…
— Всё исправно. — Я прижался спиной к стене, и тонкая струйка святой воды плесканула вхолостую. — У вас неоплаченный договор. Откроете?
— Да-да, конечно… Что ж не открыть-то? Тока я ещё на той неделе все коммунальные оплатила, три часа в сберкассе угробила на это дело. Чё ж там за неуплата такая, а?
Раздалось бесконечное звяканье ключей, лязг отодвигаемых запоров, щелчки замочных пружин, немузыкальное дребезжание снимаемых цепочек. Потом мягкие уходящие шаги на носочках и голос уже издалека:
— А у меня и не заперто. Я бабушка бедная, что ж мне от людей-то затворяться.
— Могу войти?
— Входи, милок, входи. Чё ж там у тебя за договор-то такой? Интересно даже…
Я быстро огляделся: ага, в закутке у соседней двери стоит заржавленный велосипед со сдутыми шинами. Пойдёт. Я словно тараном ударил им по двери, и тазик святой воды, рухнувший сверху, нехило ополоснул бесполезное средство передвижения. Из тёмных глубин квартиры ударило старческим запахом немытого тела и невыветриваемой вонью лекарств. Наверняка дверной проём оклеен изнутри по периметру той же лентой, да и на полу лужи, не перепрыгнешь. Если только…
— Я иду к тебе, беби!
Одним головокружительным прыжком я бросился вперёд, на ходу выпуская когти и вцепляясь в потолок. Для демона по вызову ползать подобно мухе вниз головой труда не составляет. Конечно, риск был, но, хвала Вельзевулу, старушке не пришло в голову оклеить иконами потолок. Вот стены — да, от пола до потолка, как обоями! Коснись я случайно хотя бы раз христианских ликов в прихожей, так шандарахнуло бы, что наверняка сорвался бы и плюхнулся в святую воду на линолеуме и дальше можно было бы не продолжать…
Но мне чудом удалось добраться до комнаты и спрыгнуть вниз почти в центре зала. Причём крайне удачно! В том плане, что весь пол от стены до стены был накрыт частой сетью из серебряных нательных цепочек. Просветы — не более спичечного коробка. Я стоял на цыпочках, как балерина на пуантах, любой шаг мог стать последним.
— Когда ж вы, злыдни, меня в покое-то оставите?
В углу комнаты, практически в домашнем мини-доте из старых, почерневших икон Владимирской и Новгородской школы, сидела маленькая злобная бабулька в драном халате и очках, с по-комсомольски короткой стрижкой. Прямо мне в лицо смотрел спиленный ствол кулацкого обреза. Приплыли…
— Нора Аркадьевна, я настоятельно не рекомендую вам…
— Цыц, охальник! — Хозяйка квартиры оскалила неровный ряд оставшихся зубов. — Ты чё, зелёный, совсем стыд потерял?
— Я не зелёный!
— А мне один хрен, какой ты, хоть синий, хоть чёрный, хоть чешуйчатый, хоть с рожками. Я вас, поди, всяких насмотрелась. Всё больше зелёные приходили, а ты, стало быть, не зелёный, ну и…
— Не-эт! — взвыл я, понимая, что сейчас раздастся выстрел, а гадать, чем у неё заряжен этот самопал, не хотелось абсолютно.
— А что не так-то, милок?
— На моё место придёт другой!
— У меня на всех патронов хватит. Святое дело, небось Боженька не осудит…
— Договор всё равно не искупить, эта бумага зарегистрирована и в Аду и на небесах.
— Да полно тебе, ирод, запугивать пожилого человека. — Бабка без тени улыбки взвела курок. — Ты лучше передай там своим, чтоб ко мне больше не ходили. Олигархов вам мало, что ль?
