Крови не было, высокая папаха смягчила удар. Жить будет. А вот кое-кто из здесь присутствующих уже нет…
– Хозяйка за тобой послала, – быстро заговорил Моня, не сводя свинячьих глазок с подрагивающего в моей руке пистолета. – Дела страшные в Оборотном городе творятся. Вроде как ей помощь твоя нужна. Сказала, что должок за тобой…
– Я ей нужен? – Передо мной мигом встали просящие глаза Катеньки, бровки домиком, губки бантиком и две здоровущие слезы, рискованно покачивающиеся на её длинных ресницах…
– Пошли, что ли, хорунжий, – поторопил грубоватый Шлёма. – Нешто дел у нас других нет, как тя вокруг села вынюхивать? А старикан твой мощный на свежем воздухе полежит, небось не простудится. Счастье ему, что чумчар рядом нет, никто уши не обгрызёт… Ну, шевелись давай!
– Да на! – опомнился я, и упырь мигом словил кулаком в лоб. – Мы ж с ним на охоту пошли! Тут в округе волк страшный бродит, пастуха утром зарезал, люди по ягоды идти боятся. Как его здесь в бессознательном состоянии брошу?!
Мужички дружно почесали лысые репы.
– Слышь, хорунжий, ты это… того… не серчай, – повинился Моня. – Давай мы денщика твоего на берёзу повыше закинем, да и привяжем, чтоб не рухнул. Ежели какой волк и придёт, так они, поди, не обезьяны бразильские, по деревьям не лазают.
– А к Хозяйке всё ж таки сходи, ждёт ведь девка, – обиженно добавил Шлёма.
Я устало покачал головой, прикинул высоту берёзы и толщину ствола и вынужденно признал, что это единственно разумный выход. В шесть рук, матюкаясь и проклиная всё на свете, мы кое-как, ни разу не уронив, втащили невероятно тяжёлого Прохора едва ли не на верхушку высоченного дерева и надёжно закрепили там его же поясом. О том, что он скажет, когда придёт в себя, я старался не думать…
Оба кровососа, вытерев руки об рубахи, церемонно предложили мне пройти с ними недалече. Оказывается, в полуверсте от поляны была заброшенная могила какого-то волостного почтальона, застреленного бурыми крестьянами лет сорок назад, во время очередного бессмысленного бунта. Вот там и находился ближайший вход в Оборотный город. Я так понимаю, попасть в него можно практически через любое кладбище, но дороги туда разные, и не всякому они открываются. Кроме характерника, конечно…
Проблема в том, что мне так и не удалось пока осознать в себе качества именно характерника, то есть человека, с одного взгляда разбирающегося в людях, угадывающего любую нечисть и способного заранее предсказать тот или иной поворот судьбы.
Нет, в глаз мне бабка плюнула, и близко не знаю, как оно сработало, но сквозь личины я теперь видеть могу, уже неплохо. А вот умение разбираться в людях и предвидение будущего пока никак не проявлялись, что досадно. Хотя бы в том смысле, что мой же денщик верит в меня гораздо больше, чем я сам…
– Иловайский, так ты идёшь или нет, а?!
– Иду, злыдни, куда я денусь…
– Хорошо ещё, паразитами не обхамил и стукнул тока один раз, а мог и вообще пристрелить на фиг, – философски находя что-то хорошее во всём, признали упыри. Мигом раскопав ладошками неприметный холмик, они указали мне на круглую медную крышку подпола. Я потянул прозеленевшее кольцо, крышка с натугой, но пошла, медленно открывая взору…
Нет, не полустёртые ступеньки, а начищенную металлическую трубу, ведущую куда-то вниз. Желание спускаться под землю сразу пропало. Кто их, шибко ушлых, разберёт? Сейчас прокачусь со свистом и ухнусь из трубы прямо к мяснику Павлушечке на разделочный стол! Или ещё куда похуже, я ведь Оборотный город мало знаю, но думаю, неприятных мест там в достатке. Не полезу!
– Да не дрейфь, хорунжий, чисто всё, без обману, – щербато улыбнулся Моня. – Мы те друзья, да и с Хозяйкой бодаться резону нет, а кто хоть раз пробовал – теперь тока естественные удобрения производит…
– Хошь, я первым нырну? – в свою очередь поддержал Шлёма. – А ты уж за мной, тока уши мне шпорами не расцарапай. Ну?
– Погнали, – храбро насупился я, закрутил короткие усы, проверил пистолеты, бебут и решительно шагнул к трубе. – Но вы всё ж таки первыми!
Кровососы разулыбались, перемигнулись, чем вызвали у меня новую кучу подозрений, но поочерёдно сиганули в трубу с визгом и гиканьем. Я прислушался, шум стих быстро, значит, добираться недалеко…
– А дверь за вами закрывать, стало быть, мне? – Я огляделся, ещё раз бросил прощальный взгляд на высоко висящего Прохора (вроде спит), осторожно влез в трубу, пытаясь упираться ногами, и, кое-как опуская крышку, резко бухнулся вниз!
Пролёт внутри металлической трубы – в темноте и тесноте, с неожиданными поворотами и вольтами – не доставляет никакой радости, кроме клаустрофобии и укачивания на корню. Но буквально через пару минут, показавшихся мне вечностью, я вылетел на свет в маленькую пещерку, прямо в объятия довольных упырей. От их трупного запаха изо рта меня вдобавок едва не вырвало…
– Эка ты позеленел, казачок, – заботливо подкатился Моня. – Может, тебе сунуть два пальца в рот, стошнит, полегчает…
– А хошь, я те два пальца суну, чё свои-то пачкать? – с неменьшей заботою в голосе добавил Шлёма.
– Себе засунь… знаешь куда…
Упыри понятливо закивали. Я сделал несколько глубоких вдохов-выдохов, помня о том, что проявлять физическую слабость в присутствии нечистой силы всегда чревато, и попытался побыстрее взять себя в руки. А то кто их знает, хитромордых, сколько они ещё будут ко мне дружелюбны? Слава тебе господи, хватало мозгов понимать, с кем нахожусь рядом, куда прусь и что меня там в перспективе ждёт. Поверьте, если б не Катя, хренушки б меня ещё раз добровольно под землю заманили. Накушался, спасибо, больше не лезет, сами не подавитесь…
– К городу обходными путями пойдём. Тревожно у нас, на площади чумчару мёртвого нашли, а энто знак недобрый, – поочерёдно трещали мои проводники, пока узкая тропинка вела нас нешироким проходом в серой горной породе. – Им же сюда ходу нет. Через арку ни один охранник не пропустит. А бесы, они хоть и недалёкие, но храбры, как психи, сам знаешь, и стрелять дюже любят! Вот и гадай. Кто чумчару беззаконного приволок? Кто ему горло разгрыз? Кто мизинец отрезал?
«Дзынь-бульк!» – звонко щёлкнуло у меня в мозгу на манер попадания с пяти шагов кусочком сахара дядюшке в кружку с кофе, когда просит подсластить. Я натренировался быстро ценой двух месяцев дядиного мата и получения бесценного опыта отстирывания генеральского мундира, а звук запомнился…
– Говорите, горло перегрызено и мизинец отрезан? Да ведь так же и пастушок на селе найден был. Прохор решил, что это волк, мы на него и охотились!
– Подозрительное дело, – мрачно сощурился Шлёма. – Это что ж, вроде как вы нам сверху своих волков опозоренных запускаете? Не по-соседски будет…
– Балбес ты и есть. Не о том хорунжий толкует, а про то, что одна беда у нас. Хозяйка так и напутствовала, дескать, спасти нас может тока Иловайский!
– Серьёзно, вот так и сказала?! – не поверил своему счастью я.
Упыри закивали.
Моему внутреннему взору предстала трогательная картина – кареокая Катенька в белом платье, под персидской фатою, встречает меня караваем хлеба, стопкой немировской водки, долгим поцелуем в уста и прощением, дескать, ладно уж, кастрировать я тебя не буду. До чего ж приятственное зрелище-э…
Далее мы шли полутёмным проходом почти бегом, на ходу обсуждая произошедшие в Оборотном городе события. Когда мы с денщиком так ловко ушли на белом арабском жеребце, Хозяйка «впала в ярость»! То есть, по словам очевидцев, обернулась бурей с громом и молниями и, дождавшись, чтоб все попрятались, без проблем вернулась в свой дворец, за кованые ворота.
Местные преисполнились к ней ещё большим уважением, преданно шепчась, что «ежели б не Хозяйкино чародейство, так тот казачок убийственный, поди, и город бы с краю подпалил, всех ведьм, вне возрасту, по три раза опозорил, а бесов рогатых по музеям в спирту запродал!». Ведьмы, правда, почему-то огорчились, но все прочие были рады, что обошлось… Пели и плясали.
Моня и Шлёма, как мои принародные заступники, отделались устным порицанием. Могли бы и побить,
