Единственный способ иметь развязанные руки в этом рейсе — это как можно быстрее и лучше делать свою работу проводника. В Местре я принял двух «неявившихся». Для начала я попробовал тихонько ковылять в коридоре. Но, покидая Местре, неожиданно вернул себе часть гибкости. Четверть часа спустя двадцать пробитых билетов и двадцать проверенных паспортов уже лежали в моем шкафчике. Я застал врасплох одного контролера, убедив его проколоть собранные мной билеты, не слишком себя утруждая, чем заслужил изящное прозвище Лампо — молния. Это он мою спину не видел.
Я вполне доволен, что разыграл гостеприимство с этими ребятами, помешанными на конфетти; если тот же номер удастся со швейцарцами и французами, глядишь, все остальное тоже пройдет гладко. Я доставляю им билеты «прямо на дом», что избавляет меня от их визитов в мое купе и шатаний по коридору, но при этом они останутся под рукой или по крайней мере в пределах досягаемости голоса. Удачная затея.
Сейчас не время расслабляться. Когда раздам постельное белье, смогу сделать передышку у Мезанжа. Думаю, что пора вызволять соню. Должно быть, поясница у него в том же состоянии, что и моя. Жду момента, когда площадка освободится.
Он выходит головой вперед и испускает полузадушенный крик, в какой-то невероятно замедленной судороге пытаясь дотянуться ногами до пола. Я придерживаю его за пояс.
— Вы в порядке?
Он с трудом глотает воздух. Ему не удалось сдержать потоотделение. Никогда еще не видел человека, который бы так мало сопротивлялся затхлой атмосфере.
— После отправления всего двадцать минут прошло, а вы уже скисли?
— Это ничего… пройдет… — бормочет он, разминая себе спину.
— Мне жаль… Я долго ломал голову, но другого места тут и вправду нет. Это был единственный способ сесть в двести двадцать второй так, чтобы никто вас не видел. И вот доказательство: они только что тут были втроем, все обшарили. Но так и не догадались, что вы уже были в поезде, когда он подошел к платформе.
Я не говорю ему, что эта веселая компания «сотрудничков» ни минуты не сомневалась, что он тут, и что они размозжили мне хребет на прощание.
— Присядьте пока в первом, мне надо заняться бельем.
Я разбрасываю простыни и подушки по купе, не считая. Закончив раздачу, прошу его посидеть тихонько с полчасика, пока я хожу к Мезанжу.
— Не оставляйте меня одного, Антуан…
Не нравится мне этот его умоляющий тон. У меня впечатление, что он расклеивается все больше и больше. И готов уступить любому, кто решится взять его за шкирку.
— Я скоро.
Заперев дверь на висячий замок, иду предупредить контролера о своей маленькой отлучке к коллеге из восемьдесят девятого. Ему на это по-королевски начхать. На полной скорости пробегаю через вагоны Ришара и Эрика, которые еще только паспорта собирают. Мезанж тоже, урожай у него в фуражке. Большая фуражка для большой головы.
— Какого черта ты тут делаешь, мальчуган?
— Ну… ты же меня сам приглашал!
— Обычно ты являешься, чтобы хлебнуть чего-нибудь, а тут до аперитива еще добрых два часа. У тебя что, вагон пустой?
— Нет, кое-какой народ есть. Но не слишком много. Я не ради выпивки. Ты мне сам нужен.
— Тогда можешь сваливать прямо сейчас. У меня пока свекловодов невпроворот.
— У тебя правда полно?
— Угу, кроме одного купе, до Домо.
Домо, 23.35… Почему бы и нет? Надо только спросить у этого голована. Он разогревает воду большим кипятильником, сунув его в кувшин.
— Кофе перед едой… Совсем клиент разучился жить…. Раньше бы я ни за что не стал подавать кофе в такое время.
— У меня заяц.
Он резко перестает ворчать.
— Докуда?
— Париж.
— Вот дурак, работу хочешь потерять, что ли?
— Я увольняюсь завтра утром, ты сам меня на это надоумил. К тому же тут особый случай, это не из-за денег.
— Невеста твоя?
Странный вопрос. Даже не знаю, что отвечать. Парочка свекловодов является спросить бутылку белого вина «из Междуморья».[30] Мезанж смотрит в погребце, еще одна осталась. «Подайте в купе», — говорит тип. «Охлажденным», — добавляет девица в белой панаме. «Сейчас принесу», — отвечает мой старикан. Вспоминаю, как видел его однажды зимней ночью ползающим на четвереньках по перрону в Модане, собирая снег в ведерко для льда. Тогда из-за мороза трубы полопались, так что не было другого способа подать шампанское охлажденным. В ту ночь я понял, что никогда не стану кондуктором, несмотря на все обещания Лощеного.
Именно этот момент выбирает какой-то лысый и очень вежливый господин, чтобы попросить Мезанжа подать ему коньяку. В большом бокале, если возможно. Тут старик делает паузу. Это уже чересчур.
— Месье, если бы у меня было четыре руки, я бы работал не в «Спальных вагонах», а у Барнума в цирке!
Чуть натянутое молчание. Тип уходит.
— Свекловод… И ты туда же… Чего тебе надо?
— Ты мне хочешь верь, хочешь нет, ладно? Если будешь не согласен, сразу скажи, идет?
— Э, мальчуган, ты нашел не лучший способ попросить об услуге. Выкладывай, тогда и поглядим.
Придется лгать. Я не могу поступить иначе. Это так, и я не в состоянии себе помешать.
— Это один мой друг. Он скоро умрет… Болезнь… Вот он и попросил меня посмотреть перед смертью Венецию. У него ни гроша. И я бы хотел устроить ему еще одну штуку. Чтобы он хоть часть пути проехал в бархатном купе. Глупость, конечно, я знаю, но он об этом так мечтал. Ты же сам знаешь это лучше меня… Он бы никогда не смог себе этого позволить.
Пан или пропал. Я почти хочу закрыть глаза, ожидая приговора. Кровь и стыд бросаются мне в лицо, как тогда, с Эриком. И я искренне себя спрашиваю, не подонок ли я.
— В Домо я его выставлю.
Не знаю, что сказать. Мезанж недоволен. Выглядит даже разочарованным. Он больше не похож на ворчливого мудреца. У него побелело лицо. От презрения.
— Так я… пришлю его к тебе?
— Проваливай.
Я не заставляю повторять себе это дважды. И однако предпочел бы, чтобы он отказался, но сохранил обо мне хорошие воспоминания, когда я брошу лавочку. Как-то он сказал мне, что у него сын моих лет и что он запретил ему работать в «Спальных вагонах», чтобы тот не вошел во вкус. И с тех пор ломает голову, куда бы его пристроить. Того мало что интересует, разве что чуть-чуть информатика. А ему самому не нравится, чтобы его сынишка занимался информатикой. Так что поди знай…
Второй контролер видит, как я проношусь через вагон Эрика, бросает: «Lamро furioso!» У самого Эрика это смеха не вызывает. В девяносто шестом ничего нового, в коридоре студенты. Соня по-прежнему в первом.
— Вставайте. Пойдете в восемьдесят девятый вагон, увидите там стюарда в коричневом костюме, большеголовый такой, он устроит вас в одно из своих купе до итальянской границы. Незадолго перед тем я за вами приду.
— Но… как же я пойду туда совсем один?
— Уж постарайтесь. Главное, не провалиться между вагонами. Их всего семь. До скорого.
Я выглядываю наружу, прежде чем выпустить его. Студенты решили заморить червячка прямо в коридоре, лицом к сумеречному пейзажу, усеянному красными точками, мерцающими вдалеке. Жан-Шарль немного колеблется. Жалобно смотрит на меня, потом нехотя идет в девяносто пятый.
Свободен. До одиннадцати часов вечера. Всего лишь чуть-чуть нормальности, а у меня уже прояснилось в голове, возвращаются привычные жесты, я начинаю думать о Париже и о том первом, что сделаю завтра сразу после увольнения. Съезжу куда-нибудь с Катей на выходные. Чтобы мягко сообщить ей новость о ее возвращении на работу. На неопределенное время. На меня пока, в смысле доставки пищевых продуктов в гнездо, рассчитывать не приходится. В крайнем случае выведу разок в театр. Там поглядим.
У меня есть время. Много. Весь день я пытался просчитать, по каким возможным сценариям Брандебург попробует заполучить обратно своего подопытного кролика. Потому что он по-прежнему ему нужен, и он наверняка использует другие приманки, другие угрозы и свой единственный шанс поймать его до Валлорба. Стало быть, мне надо остерегаться швейцарских паспортов, волнообразных акцентов и непредвиденных посадок после Домо. Усевшись в кресло, я кладу себе на колени пачку паспортов и начинаю их перелистывать один за другим.
Ни одного швейцарца, немного итальянцев, несколько французов, среди которых один врач, а это всегда может пригодиться. Люблю иметь врача под рукой, пользы от них гораздо больше, чем от священников. Порой случались такие ночки, когда я дорого бы дал, чтобы найти хоть одного, лишь бы самому не ставить диагноз. Единственный раз, когда у меня ехала беременная женщина, с ней обморок случился, а я чуть не последовал за нею.
Я не слишком-то продвинулся, даже наоборот. Только зря теряю свое время на дурацкие домыслы, вместо того чтобы поспать до Милана. Времени в обрез, едва-едва чтобы успеть задремать. Никто об этом ничего не узнает.
Все об этом подумали. Надоедливые пассажиры, видя, как я зеваю, тру глаза, смущенно извинялись. Коллеги сбывали мне свои излишки, контролеры вежливо подсовывали подсадных, на которых я таращился мутным взглядом, прежде чем продать место. Тем не менее мне удалось сохранить свободными оба купе. Пять остановок за два с половиной часа, причем одну из них я вроде бы прозевал, Верону кажется, и это добрый знак. Сейчас 21.50, и мы прибываем в Милан, так что в моих интересах иметь ясную голову, у меня тут двое пассажиров по брони. Поезд проезжает через пригородные новостройки, которые ночью похожи на мое представление о Лас-Вегасе — мигающие неоновые огни, билдинги, теннисные корты, освещенные даже зимой, и целый лес гигантских труб.
— Эй, Антуан… Сегодня твой черед идти!
Ришар влетает стрелой, улыбаясь до ушей. Поезд только что остановился на вокзале.
— Куда это?
— Как куда? В тратторию, кретин!
А… дьявольщина… Про это я тоже забыл. В Милане, во время сцепки двух составов, один из нас бегает в маленький ресторанчик, расположенный в трехстах метрах от вокзала, и возвращается с горячей пиццей и холодным вином. В последний раз я уже чем-то отговаривался, чтобы не ходить.
— Извини, — говорю я, — мне сейчас нельзя отлучаться. Двое клиентов должны сесть, да я и не голоден.
— Черт бы тебя подрал! Я уже вторую неделю подряд туда таскаюсь!
Горстка людей толкается, чтобы пролезть в мой вагон. Прежде чем они уцепятся за поручень, я кричу, что сесть могут только пассажиры с броней, остальным придется искать место во флорентийском составе. Молодая женщина размахивает кусочком белого картона. Я помогаю ей подняться, остальные хнычут, но я хлопаю дверью.
— Место четырнадцать, первое купе. Там уже есть двое. Дайте мне ваш билет и паспорт и заполните таможенный листок. Если меня не будет, суньте его под дверь, и спокойной ночи.
