идет о се тайном саде, и больше она об этом пока ничего не скажет.
Я же рассказываю о режиссере, предложившим мне поработать над сценарием его будущего фильма. Мне очень понравилась его предыдущая работа, «Игорный дом», да и перспектива писать для кино ужасно соблазнительна. На этот путь меня подталкивает и Старик.
– Кино – это уже другое занятие. Самое прекрасное из всех. Кино врезается в нашу память, а телевидение позволяет на минуту забыться. Нельзя работать в кинематографе, не будучи убежденным, что делаешь самый прекрасный фильм в мире. У этого занятия есть название – любовь.
Солнце светит в окно.
– А ты, Луи? Что будешь делать после «Саги»?
С необычайной гордостью во взгляде он сообщает, что возвращается в Италию.
– Я нужен Маэстро, а я никогда не мог ему отказать.
Восемь часов вечера. Каждый четверг в это время я ищу, куда бы податься, все равно куда, лишь бы забыть, что сейчас девятнадцать миллионов людей уставились в одну и ту же точку. Оставаться дома – невыносимо, телефон звонит беспрерывно, как только появляются первые титры. И его нельзя отключить – может позвонить Шарлотта. На работе – еще хуже, братья весь вечер торчат у Вильяма и возвращаются очень поздно. Сегодня вечером я согласился поужинать у друзей, с которыми не общался несколько месяцев. Надеюсь, семейная атмосфера подействует на меня благотворно, за мной начнут ухаживать, угощать спагетти и подливать в бокал красного вина, как это частенько бывало раньше. Может, от них я узнаю что-нибудь о Шарлотте. Но они меня ни о чем не расспрашивают. Впервые я чувствую себя холостяком. – Немного пунша на аперитив, Марко? Чарли и Жюльетта заботятся обо мне, словно о вернувшемся из армии сыне. Я с удовольствием болтаю о погоде, цвете занавесок и о приятном аромате кэрри, доносящемся из кухни. Беатрис и Огюст приходят с бутылкой шампанского. Пылкие объятия. Я очень давно не видел Беатрис. Она рассказывает, что теперь работает в магазине пластинок. Оггост по-прежнему возит какого-то министра. Все говорят о работе, о чьей угодно работе, только не о моей, и у меня появляется ощущение, что после нескольких месяцев ссылки я вернулся к нормальной жизни. Чарли жалуется на перегруженность классов в своем лицее, Жюльетта – на то, что совсем выбилась из сил, поскольку в их магазине проходит распродажа одежды. Как я их всех обожаю! Мне интересно все, о чем они рассказывают: о решении ректора лицея, противовзломных системах в больших магазинах, цене новой модели «сафрана» – все кажется мне занимательным. Я слушаю, задаю вопросы, иногда выражаю сочувствие. Я – весь внимание. Вот настоящие люди, живущие настоящей жизнью, и мне плевать, однообразна она, правдоподобна или реалистична. Общаясь с ними, я тоже чувствую себя нормальным, расслабляюсь, подливаю себе пунша, который слегка ударяет в голову, и начинаю вспоминать кое-какие истории из нашего прошлого, словно Шарлотта сидит вместе с нами. Жюльетта, нагнувшись, протягивает мне чашечку из акажу, и я не могу удержаться, чтобы не бросить взгляд на ее декольте. Она всегда волновала меня. И мне казалось, что она готова ответить взаимностью. Я вспоминаю Филиппа, дружка Джонаса, который…
– Марко!
… А если Камилла влюбится в Менендеса? Тогда не нужно будет устраивать встречу с Филиппом, тем более, что Джонас скрывает кое-что от ФБР по его поводу.
– Эй, Марко! Вернись к нам!
– Извините, – бормочу я, доставая записную книжку, – я совершенно забыл поздравить отца с днем рождения, нужно сделать себе пометку, иначе снова забуду…
Я знаю, что будет с Камиллой… Знаю! Необходимо немедленно записать эту мысль.
Беседа возобновляется. Беатрис очень хочет завести второго ребенка, но Огюст не решается, остальные пытаются его убедить. Второй ребенок… Мы говорим о настоящей жизни! Важнейшее решение, недели надежды, месяцы беременности, суматошные приготовления, моральная и психологическая нагрузка – и все для того, чтобы на свет появился новый человек. Этот человек может надеяться в среднем на семьдесят пять лет жизни. И эта жизнь будет состоять из обычных событий, хороших и плохих. И никаких страшных тайн, никаких приключений – просто нормальная жизнь. Вот что такое рождение человека. Один только крик ребенка будет более реальным, чем весь вздор, порождаемый моим воображением.
– Вначале уложим детей, а потом сядем за стол.
– Марко, не хочешь ими заняться?
– Что?
– Не каждый вечер у нас дома сценарист. Я уже просто не знаю, что им еще рассказать, чтобы они поскорее заснули.
– Давай, придумай какую-нибудь историю! Для тебя же это пустяк.
Все четверо забавляются от души.
– Да я не умею. У меня нет никакого опыта общения с детьми.
Ну и дурацкий же у меня вид…
Меня насильно тянут в детскую. Я оказываюсь на краешке кровати, в полумраке, в компании двух белокурых малышей с широко раскрытыми глазами.
– Мы ждем тебя к закускам, – шепчет Жюльетта, закрывая за собой дверь.
Я в ловушке. Роюсь в памяти в поисках принцесс, поросят, больших злых волков и ничего не могу вспомнить. Лес? Замок? Интересует ли это современных детей? Белокурые локоны делают их похожими на ангелочков, которые только и ждут, чтобы раскрыть рты от удивления. На самом деле это свирепые существа, потрошащие плюшевых мишек, разбирающие японскую электронику, готовые к схваткам в третьем тысячелетии. Принцессы сейчас интересуют только мою приятельницу Матильду. Но, может, у меня есть еще шанс обмануть их, выдать старое за новое и не скомпрометировать себя. Я почти уверен, что эти детки пока не смотрели «Основной инстинкт».
– Я расскажу вам историю про прекрасную белокурую даму, жившую в шикарном замке на берегу моря…
Невероятно медленно закрываю за собой дверь и бесшумно спускаюсь по лестнице. Похоже, я с честью вышел из трудного положения. Шэрон Стоун превратилась в колдунью, которая сводит с ума всех, кто к ней приближается. Нож для колки льда стал волшебным кинжалом, а полицейский Майкла Дугласа – отважным рыцарем, заворожившим колдунью.
Из гостиной доносятся женские голоса. Надеюсь, я заслужил свою порцию курицы с кэрри и стаканчик красного. Лестница поскрипывает под ногами, и я стараюсь ступать очень осторожно, чтобы, не дай Бог, не разбудить уснувших детей. Тогда мне придется рассказывать им «Механический апельсин». Кажется, внизу веселье идет полным ходом.
– На этом сериале он должен был заработать кучу бабок.
– Никто так и не знает, почему исчезла Шарлотта?
– Он выглядит совсем измученным.
Я застываю на месте. Одна нога на ступеньке, другая в воздухе.
– Вы молодцы, что пригласили нас вместе с ним.
– И именно в четверг.
– Это мой единственный свободный вечер, и знаете почему? Министр остается дома, чтобы не пропустить очередную серию. Завтра утром мы будем обсуждать ее в машине.
– А вы бы видели, как сейчас продается Бах! Люди спрашивают уже не «Искусство фуги», а музыку, которая звучит в сериале. Мы даже устроили специальный стенд.
– В нашем магазине то же самое. Почти все дамы хотят такие же платья, как у Эвелин! А девчонки, подражающие Камилле, требуют куртку с бахромой в стиле семидесятых и черную ленту.
– А, помню-помню, наши бабушки носили такую на шее.
Я осторожно сажусь на последнюю ступеньку.
– У нас в лицее настоящий дурдом. Завтра утром мне потребуется минут пятнадцать, чтобы успокоить учеников. Причем старшеклассники еще хуже пятиклассников. Все желают знать свой коэффициент умственного развития и все считают себя вундеркиндами. Мне даже пришлось прочитать лекцию о сюрреализме, так как Камилла процитировала одну фразу Бретона, не помню уже какую…
– «Вы, кто не видит, подумайте о тех, кто видит».
– Этого нет в программе и мне пришлось импровизировать на ходу.
