хотелось верить, что он делает это ради меня. Что ему, конечно, не по себе из-за этих чертовых цветов, но по большей части он старается ради меня. Но звуки, которые он издает, — их не подделать. В комнате я отдираю монеты, приготовленные для поездки на автобусе, я прилепил их скотчем к груди, и теперь наслаждаюсь болью, обдирая волосы и кожу. Я зарываюсь головой в подушку, но все равно слышу Томаса. А я-то думал, что хуже уже быть не может.
50
— Не можем же мы играть втроем…
Мы стоим в прогулочном дворе с футбольным мячом. Они называют это внутренним двориком. А мы — прогулочным двором, как в тюрьме. Я, правда, никогда не видел, чтобы здесь кто-нибудь прогуливался. Видел только, как народ часами по кругу ходит. Видел, как, взывая к небу, они рисуют странные знаки мелом на асфальте. Круги, треугольники, неизвестные символы.
Но гулять никто не гуляет.
Мы — футбольная команда нашего отделения, Каспер, Ляйф и я. Сливки футбольного общества психов. Периодически в окно выглядывает медсестра. Смотрит, не идет ли у кого кровь, не вопит ли кто, не срет ли.
— Не можем же мы играть втроем.
И Каспер, по сути, прав. Он стоит, облокотившись на крошечные футбольные воротца, и курит.
— И что вообще с этими воротами. Это же детсадовские ворота.
— Это чтобы ты не смог на них повеситься.
— Ага. Так что мы будем делать? Как насчет Мортена? Спросим его?
Ляйф качает головой, продолжая самозабвенно гонять мяч.
— Он в полной отключке, после того как они засунули его в…
Ляйф в очередной раз пытается попасть по мячу внутренней стороной ноги, чтобы затем подбросить его и ударить головой. Мяч снова от него укатывается.
Он поднимает голову, широко усмехается:
— Можем спросить Жирную Грету, твою подружку, что скажешь, Янус?
Ляйф громко смеется над своей шуткой. Каспер тоже смеется, из-за чего Ляйф начинает смеяться еще громче. Он только разогревается.
— Чур она будет в моей команде. Эта свинья все ворота закроет…
Каспер пинает асфальт носком ботинка. Мне хуже, но я сдерживаюсь. Каспер поднимает голову:
— Как насчет Томаса? После той моей выходки было бы…
— Нет.
Хотя по обе стороны и находятся колючая проволока и низенькие постройки, здесь все же слишком много зелени. Кроме того, последние два дня он лежал привязанный. Каспер плюет через изгородь.
— Может, нам задвинуть эту идею…
— Давайте просто играть втроем.
— Да ты что, Янус?
— Вы двое против меня.
— Нет, ёлки-палки…
— Давайте.
— Да у тебя не будет ни одного шанса, Янус.
— Боитесь? Чертовы педики, боятся играть со мной в мяч. Гребаные козлики, дырки, педики вонючие.
— Ладно, Янус, ладно, успокойся, играем…
Проходит всего несколько секунд, и Ляйф забивает первый гол. Он делает победный круг, задирает рубашку, показывая живот. Я вытаскиваю мяч из ворот и спокойно веду его по полю. Ляйф идет наперерез, и я бью. Мяч попадает в стену и отскакивает к Касперу, который его поднимает. Ляйф удивленно спрашивает:
— Разве можно бить в стену, разве это не «вне игры»?
Каспер стоит с мячом под мышкой, прямо как настоящий вратарь.
— Если каждый раз, как мяч попадет в стенку, будет вне игры, мы никогда не сыграем.
Каспер подает, и через пару секунд Ляйф снова забивает мне гол. Он снова делает круг победы, с абсолютно таким же энтузиазмом, как всего несколько минут назад. Псих, что с него взять.
Снова я медленно качу мяч вперед. Попадаю в стену над окнами, мяч снова летит к Касперу, который его поднимает. Ляйф громко кричит, как будто нас тут много, как будто ему нужно кого-то перекричать:
— Да соберись ты, Янус, играй уже.
Ляйф забивает три раза, потом они меняются, и Каспер начинает заводить мяч в мои ворота. Я настаиваю на том, чтобы мы играли до тридцати. Иначе, говорю я, у них нет шансов против меня, я просто пытаюсь дать им фору, а то играть неинтересно.
И я бью «щечкой». Мяч делает великолепную дугу и оказывается на крыше, слышно, как он подпрыгивает три раза и затихает. Черт, орет Ляйф, черт, черт, черт — много раз подряд. Каспер раздосадованно на меня смотрит:
— Это все потому, что ты не хочешь проигрывать.
— Да ты чего? Я его достану.
Ляйф недоверчиво смотрит на меня. Ни у кого нет сомнений в том, что на крышу лазить нельзя. Это совершенно ясно.
— Если подсадишь меня, я его достану.
Каспер кивает, но Ляйф выглядит озабоченным. Он давно здесь, знаком с их штрафными санкциями.
— Я схожу за Карин, может…
Я обрываю его. Держу себя в руках.
— Ты же знаешь, Карин за ним не полезет. Микаель бы полез, но он в отпуске, а я не собираюсь ждать неделю, чтобы надрать вам задницы.
Каспер кивает, но Ляйф продолжает издавать нервные вопли. Он отступает на пару шагов.
— В общем, если кто придет, то я тут не…
Каспер издевательски смеется. Последние судороги дружбы.
— А от мастурбации ты можешь ослепнуть, но тебя же это не останавливает, правда?
Каспер поддерживает меня, я ставлю ногу на карниз одного из заложенных окон, затем он подталкивает меня, так что я кончиками пальцев достаю до края крыши. Подтягиваюсь. Заношу одну ногу на крышу, подтягиваю все тело. И вот я стою там. На плоской крыше с серым покрытием. Мяч лежит в лужице в паре метров от меня. Я бью по нему изо всех сил. Он приземляется далеко за лужайкой, по другую сторону от больницы.
Пересекая крышу, я слышу голос Ляйфа во дворе:
— Но от этого же не слепнут. Разве слепнут?
Я медленно спускаюсь с другой стороны здания.
Я много думал об этом, когда лежал в первый раз. О том, чтобы смыться таким вот образом. Или как- нибудь по-другому, через кухню или в корзине грязного белья, как в фильмах про тюрьму. По-хорошему, я продумал все варианты и еще парочку сверх того, например, что, если сбежать, приняв жидкую форму. Но далеко мне было не уйти. Они разыскали бы меня в автобусе, неуравновешенного молодого человека в синем свитере и коричневой куртке, они поджидали бы меня у брата. Они бы нашли меня раньше, чем я бы нашел Амину. Но теперь я знаю, куда идти.
Я пробегаю пару остановок. Затем сбавляю скорость. Когда меня хватятся, то позвонят в полицию,
