– А! Ну, это совсем другое дело.
Карлик вытянулся, чтобы получше рассмотреть окрестности. Однако очень скоро его возбуждение перешло в презрение и недовольство.
Льешо молчаливо согласился с оценкой спутника. Разумеется, он и не мечтал увидеть такой же богатый и пышный город, как имперская столица Шан. Но ведь Дарнэг – столица провинции Гуинмер, а потому мог бы быть по крайней мере таким же красивым, как Фаршо. Городу, стоящему на караванном пути, надлежало выглядеть экзотичным и богатым и предлагать гостям хорошие гостиницы с мягкой постелью без клопов. Однако первое впечатление вовсе не оправдывало надежд.
По пыльной дороге сновали многочисленные повозки и телеги – они ввозили в город и вывозили из него самые разные товары. А вдоль дороги, словно пьяные, теснились кривые, покосившиеся глиняные хижины и полуразвалившиеся сараи. Завидев богатый караван, жители бросились к нему, хватаясь за тюки и вырывая из них все, что можно: медные лампы, оловянные котелки – все, что можно было вытащить или отрезать.
– Я ожидал совсем не такого, – тихо пробормотал Льешо.
– Зато Шу, думаю, ожидал именно этого, – с тревогой в голосе ответил музыкант.
Продолжить он не успел, так как за стремя Льешо схватилась худая, изможденная женщина в плотной накидке. Она держала еще более изможденного ребенка и сейчас протягивала его Льешо:
– Помогите моему ребенку! – В глазах ее застыло отчаяние. – Спасите младенца!
Льешо протянул женщине медную монету и тут же попал в круг нищих и попрошаек: на дюжине языков они клянчили пищу, деньги, молоко кобылиц. На женщину с ребенком тут же, на глазах у всех, напали уличные разбойники и отобрали у нее монету еще до того, как она успела отойти подальше от толпы.
Вот в чем состояла суть истории, которую мастер Ден поведал в самом начале пути. Император ни за что не допустил бы подобного в имперской столице Шан; совсем не нравилось ему и то, что происходило здесь, в Дарнэге, столице Гуинмера. Шу сейчас казался гораздо тише, спокойнее и задумчивее. Он едва поднял голову, когда вооруженные кнутами погонщики, отчаянно крича, пытались отогнать толпу нищих.
– Грядут неприятности.
Чтобы придать больший вес своим словам, карлик извлек из крошечной, не больше собственной руки, флейты тревожную трель. Казалось, он вовсе не удивился, когда возле темной и неприглядной гостиницы на границе между районом бедняков и приличными кварталами император велел своим людям покинуть караван. Льешо спросил себя, что именно знал об этом заведении музыкант, чего не подозревали остальные?
Капитану Бор-ка-мару пришлось выбирать: или нарушить инкогнито, или доверить безопасность императора трем молодым ополченцам. Вопросительно взглянув на Шу, он понял, что должен продолжать путь именно с той группой, для охраны которой и нанят, – хотя эта обязанность являлась прикрытием истинной миссии. Капитан хотел было возмутиться, но император решительно повернулся к нему спиной, тем самым закрывая тему.
Рассерженный Бор-ка-мар отошел в сторону и дал волю чувствам. Ругался он долго и искусно, причем на нескольких языках – как на тех, лексика которых изобиловала бранными выражениями, так и на тех, в которых, по мнению Льешо, их вовсе не было. Но хочешь, не хочешь, а военный обязан подчиняться приказу. Поэтому капитан пришпорил лошадь и поехал догонять караван – ведь он уже успел отойти на порядочное расстояние оттого человека, которому присягнули на верность все гвардейцы. Льешо очень хотелось окликнуть капитана, попросить его остаться, однако он сдержался и молча пошел за императором. У Шу явно был план. Очередной. И план этот совсем не нравился Льешо.
У самого входа в обшарпанную гостиницу мастер Ден тоже удалился. Правда, чтобы поддержать образ слуги, роль которого он пытался исполнять, перед уходом лукавый бог слегка поклонился Адару.
– Если выделите мне охрану, то я проверю, что представляют собой конюшни. Туда можно будет сгрузить всю нашу поклажу.
Говорил мастер Ден нарочито громко – так, чтобы услышал хозяин гостиницы. Харлол еще не догнал караван, но Ка-гар, несомненно, вслушивался во все, что происходило вокруг. Шу дал поручение Хмиши, и вдвоем они отправились вслед за ташеком-конюхом через пыльный двор к конюшням.
Отчаянно стремясь понять смысл безрассудных действий императора, Адар взглянул на Льешо; он явно надеялся получить объяснение. Но Льешо молчал. Пожав плечами, он без единого слова вошел в гостиницу вслед за Шу.
Внутри, за толстыми глиняными стенами, оказалось грязно, убого, зато на удивление прохладно. В дальнем углу большого, грубого, с голыми потолочными балками трактира в огромном старинном очаге теплился огонь; над ним на металлическом крюке висел чайник, а рядом, на треноге, висел котел, в котором варилось какое-то зелье с резким неприятным запахом. Зелье больше всего походило на лекарство, но, к сожалению, судя по всему, это был обед. Не приходилось удивляться, что трактир пустовал, так что вся компания могла разместиться без всякого стеснения. Уселись все вместе, на длинных скамейках, за большим, не знавшим скатерти столом.
Шу выбрал место в дальнем углу у окна. Отсюда было хорошо видно и улицу, и трактирщика. Первым он усадил Льешо, потом сел сам, показав Льинг на место рядом с собой, у стены. Адар и Карина сели напротив, а с краю пристроился музыкант, поставив на скамейку рядом с собой сумку с флейтами.
Тощий трактирщик вытер руки о какую-то грязную тряпку, взяв ее с собой в качестве полотенца, и подошел к гостям. Вблизи было хорошо заметно, что углы его рта опущены так низко, что почти касаются подбородка, – очевидно, обиженное, недовольное выражение стало для него совершенно обычным.
– Чем могу служить, господин? – обратился он к императору, слегка поклонившись и окинув гостя внимательным, изучающим взглядом.
Опыт сразу подсказал ему, что потребуется скромно одетому негоцианту из Гуинмера.
Император положил на стол потрепанный кошелек.
– Принесите и мне, и моим попутчикам все, что у вас сегодня есть.
Увидев тощий старый кошелек, трактирщик едва сдержал презрительную усмешку, однако велел крутившейся возле очага перемазанной сажей девчонке принести посетителям тарелки. Льешо так хотелось
