Борисович отсутствует, а мобильный телефон давать отказывались. Утешало только то, что вторая часть аванса была своевременно переведена на счет Максима. В кризисные времена подобная финансовая щепетильность была порукой тому, что и прочие договоренности будут выполнены. Нет, был, конечно, и письменный договор, но бумагам Максим, как истый шестидесятник, не очень верил. Во времена его молодости все решалось в накуренной кухне за бутылкой вина. Такой устный договор обычно начинался со слов «слушай, старик, не в службу, а в дружбу». Тогда словам еще верили.
Шло время, и постепенно книга обрела структуру, композиционную стройность и запоминающееся название, которое Максим позаимствовал у Блюменцвейга, надеясь, что покойник возражать не будет — «Мания безличия». Название было броским, а самое главное, автоматически решало вопрос концепции. Ведь в книге Максим описывал самый пик застоя — вторую половину семидесятых, когда всем правила серость и полное безличие. И только редкие представители интеллигенции барахтались в этом болоте, пытаясь, подобно лягушкам, попавшим в кувшин с молоком, взбить из мутной жижи подобие твердой почвы, чтобы не утонуть и выкарабкаться наружу. Привольск был в этом смысле идеальной метафорой. То есть сначала «Глагол», а потом Привольск. Этапы небольшого пути творческой диссидентствующей интеллигенции. Борцов против серости и безличия, которых так не хватает в наше время, яркое и пестрое, но не менее серое, чем самый советский застой. Вот такая нехитрая концепция. Мир ей, конечно, не перевернешь, но скромную лепту в борьбу с ВИТЧем внести можно. Это Максима радовало. Оставалось только съездить в Привольск. Но эту поездку Максим постоянно откладывал, сам не зная почему. Возможно, в надежде, что объявится Зонц и сам предложит съездить туда за компанию. Но лето подходило к концу, а Зонц все не объявлялся.
Пару раз Максим звонил сводному брату Алику — обещал зайти, но никак не мог собраться: то настроения не было, то книга отвлекала. Пропустил и встречу одноклассников, правда, без малейшего сожаления. Уж как-нибудь Щербатого, задавленного грузовиком, и без него помянут.
В первых числах сентября Максим наконец твердо решил выкроить время для Привольска. Где-то в глубине души он надеялся, что там уже кипит работа по созданию музея, и было бы очень неплохо завершить работу именно таким оптимистическим пассажем — мол, в наши дни Привольск-218 из лагеря превращен в мемориал, который каждый может посетить, благо он располагается недалеко от Москвы. Что то вроде того.
Максим назначил сам себе день, когда поедет в Привольск, и даже одолжил у соседа по лестничной клетке фотоаппарат. На всякий случай. Но планы строить, как известно, — Бога смешить.
За два дня до намеченной поездки, вернувшись из магазина, Максим увидел, что на автоответчике мигает лампочка оставленного сообщения. Учитывая, что все его знакомые давно звонили только на мобильный, это было явно сообщение от кого-то извне. В первую секунду мелькнула шальная мысль — не жена ли это с сыном из Израиля, но едва Максим нажал кнопку play, стало ясно, что, увы, нет. Из автоответчика донесся недовольный голос Купермана.
— Ну, Максим, спасибо. Не ожидал. От тебя никак не ожидал. Ловко.
Дальше раздались шипение и гудки.
От растерянности Максим совершенно забыл, что в пакете у него лежат продукты, а также мороженое, которое имеет неприятное свойство превращаться за пару минут в тепле в липкую молочную жижу.
Максим еще раз прослушал сообщение в надежде, что, возможно, пропустил какое-то важное слово или даже фразу, но ничего подобного. Скрипучий голос Купермана упорно повторил четыре коротких и крайне неприятных предложения.
«Что он от меня не ожидал? — недоуменно пожал плечами Максим. — Бред какой-то… Надо срочно звонить Зонцу».
Максим достал из портмоне визитную карточку Зонца и принялся лихорадочно набирать указанный на ней номер, но там, как назло, металлический голос упрямо говорил, что абонент находится вне зоны действия сети. Максим засуетился, споткнулся о пакет, наступил на него, затем поднял и, чертыхаясь, побежал к холодильнику. Выложив продукты, застыл, пытаясь сообразить, что надо делать дальше. Видимо, ехать в Привольск. А может, это все его фантазии? Может, Куперман что-то неправильно понял? Или ему дали ка-кую-то искаженную информацию. А про что информацию-то? О книге, например. Маловероятно. Куперман вообще не проявлял особого интереса к книге Максима, а тут такой звонок. И уж больно голос был у Купермана злой. Тут не мелочь. Тут что-то крупное.
Максим стал прикидывать, за сколько времени он доедет до С. Плюс такси. Плюс обратная дорога. Теоретически можно уложиться за сегодня. Черт! Надо ехать.
Перед выходом набрал номер Толика.
— Я слушаю! — раздался на другом конце провода знакомый бодрый голос.
— Толик, это Максим.
— Приветствую тебя. Решил оторваться?
— Да-да. Я решил оторваться. От Москвы. Образно выражаясь. Я хотел спросить по поводу книги моей. В смысле издателя. Ты не в курсе, там никакой глупой шумихи не было?
— По поводу чего? По поводу твоих диссидентов? Ха-ха! Ты что, выпил? Кому они нужны? Вот вчера певица Арина упала во время показа мод и у нее вывалилась грудь — вот это событие. Это да. Тут гудит весь Интернет.
— Плевал я на Арину и на Интернет, — огрызнулся Максим. — Я просто спросил. И потом, я же не виноват, что твой издатель исчез и я не могу с ним связаться. Это свинство, в конце концов!
— Э-эй! Погоди. А он тебе что, не звонил?
— Нет, — удивился Максим. — А должен был?
— Да видишь ли, — смутился Толик. — Я с ним говорил неделю назад. И он сказал, что сам тебе позвонит.
— Но он не звонил.
— Странно… Понимаешь, тут такая петрушка вышла… В общем, заказ-то аннулировался.
— Не понял. Какой заказ?
— Да на книгу твою.
— То есть как? — выдохнул Максим, чувствуя, что, кажется, теряет рассудок.
— Да так. Что-то у них там отменилось. Он еще сказал, что остаток аванса тебе переведет, и все. Вроде как не нужна им больше книга-то. Ты прости… я как-то чувствую себя виноватым. Хотя я и не виноват. Но ты не расстраивайся. Не одно, так другое…
Максим почему-то подумал, что если бы подобная ситуация была описана в сценариях, которые он редактировал, дальше была бы фраза «Герой роняет трубку и, схватившись за сердце, сползает спиной по стене». Эта фраза встала в его мозгу с такой болезненной четкостью, что он едва не последовал ей как инструкции. Но жизнь — не сценарий. В жизни он стоял с трубкой у уха и слушал виноватое бормотание Толика. Потом опустил взгляд на ковер и подумал, что хорошо бы его пропылесосить.
XXIV
Добираться до Привольска на перекладных оказалось гораздо удобнее, чем на машине. От Казанского вокзала до города С. шла экспресс-электричка, а в самом С. Максим просто поймал такси и вскоре был на месте. И только приехав на место, понял, что понятия не имеет, зачем приехал. До Зонца он так и не дозвонился. Координат Купермана и остальных у него нет. Не обходить же все дома в поисках привольчан. Единственное, что оставалось, — это посетить сам Привольск, может, он там кого и встретит. Максим не понимал, связаны ли эти события (Блюменцвейг, книга, звонок Купермана) между собой или нет, но если связаны, то каким образом? Неизвестность раздражала его. Стремление к ясности свойственно вообще любому человеку, но Максим был в этом стремлении особенно неистов. Ему всегда казалось, что, когда он достиг нет ясности, наступит мир и покой. Это, наверное, тоже был пережиток советского периода. Тогда все делилось на правильное и неправильное, на принципиальное и беспринципное, на друзей и врагов. Со временем Максим понял, что ясность мало того что не вносит никакого покоя, но более того, таит в себе
