раядов после какой-то пока необъяснимой катастрофы действительно направилась в сторону Великого Новгорода. И было это именно в то время, когда там появились так называемые «варяги». Впрочем, это пока всего лишь теория. Но надо двигаться дальше.
Если же работа прекратится, продолжить ее будет некому. Хотелось бы в завершение сказать что-то высокопарное насчет не прощающих потомков, но в случае остановки работы потомки ни простят, ни не простят, потому что просто ничего никогда не узнают.
К письму я прикладываю список с перечислением того, что нам жизненно необходимо для продолжения этой важной государственной работы.
С уважением и надеждой, профессор Александр Переверзин.
Т. Луначарский,
Ваше письмо прочитал. Относительно первого пункта и профессора Переверзина. Вы пишете: «Племя, которое он изучает, может стать существенным подспорьем в нашей революционной деятельности. Теория о том, что основы российской государственности заложили люди, жившие на территории Москвы, перекликается с антинорманнской теорией Ломоносова, отрицавшей западное происхождение Рюрика». А затем приводите мои собственные слова о том, что «положение на идеологическом фронте не столь безоблачно, чтобы сейчас расшвыриваться кадрами, могущими (по крайней мере, на данном этапе) принести пользу делу большевицкой революции». Да, я готов повторить, что нам не следует отталкивать тех, кто пока (подчеркиваю, пока) шагает с нами в ногу.
Однако, похоже, мы по-разному трактуем понятие «идеологического фронта». В то время, когда большевики яростно кричат об интернационале, мировой революции и объединении всех пролетариев, вы призываете поддержать профессора Переверзина, который фактически пытается доказать обособленность и «национализм» российской государственности. Было бы хорошо, если бы профессор понимал важность момента и перестал заигрывать с «националистическими» идеями.
Помощь, впрочем, оказать ему надо. Интеллигенцию необходимо приучать к революции, как дикую свинью приучают к жизни в зоологическом саду. Приучать и приручать.
Для большей ясности я бы хотел процитировать собственные слова о том, что интеллигенция, в силу своей природной склонности к национальной буржуазности и отрицанию интернациональной антибуржуазности пролетарской революции, скорее интернационально антиреволюционна, нежели национально антибуржуазна. Думаю, яснее уже не скажешь.
P. S. Что касается вашего ходатайства о помиловании академика Г. Учудина, ничем не могу помочь. Верховный ревтрибунал под председательством заместителя председателя ВЧК И. К. Ксенофонтова приговорил его к 10 годам заключения до окончания Гражданской войны за связь с т. наз. «Союзом возрождения России». Союз этот наконец прекратил свое жалкое и вредное существование. И именно благодаря усилиям работников ВЧК (которых Вы, кажется, не очень жалуете) был уничтожен и растоптан этот рассадник контрреволюционной заразы, этот уродливый отросток буржуазного прошлого, паршивое кадетское сборище, в котором всякая интеллигентская сволочь и примкнувшие к ним околокадетские недобитки, подобно вшам, откладывали свои яйца в еще неокрепшем организме нового социалистического государства.
P. S. Кстати, как Вы питаетесь? Не забывайте про свежие овощи и фрукты.
В. И. Ленин (Ульянов)
На меня постоянно давят какие-то, мягко выражаясь, околонаучные органы с требованием выступить с моей теорией о раядах. При этом их совершенно не интересуют детали и историческая важность моего открытия. Им нужно, чтобы я объявил раядов первыми большевиками, а Раяд – первой трудовой коммуной. И я не шучу и не преувеличиваю. А ведь факты, которыми я на данный момент располагаю, гораздо глубже и интереснее всех их идиотских лозунгов. Более того, буквально на днях я пришел к выводу, что раяды были племенем почти неорганизованным и при этом, четко делящимся на определенные, если хотите, сословия. Мне удалось обнаружить зачатки философии и литературы среди немногочисленных документов, оставшихся после исчезновения племени. Дешифровать эту клинопись пока затруднительно, однако там присутствуют и рисунки, которые свидетельствуют о подобной культуре. Самое же удивительное, что среди всех этих безусловно самобытных записей встречаются знаки, отсылающие нас к рунам аваров (то есть представителей тюркской группы), византийцев, а также еще нескольких различных этносов и народностей. Что, конечно, не могло не вызвать у меня изумление. Более того, среди найденных нами предметов обнаружены монеты с изображением византийского императора Юстиниана I, бронзовые височные кольца (идентичные тем, что принадлежат культуре кривичей), а также традиционные предметы обихода булгар, скифов и даже древних персов.
Иными словами, разнообразие, которое предстало моему взгляду, просто потрясает. Каким образом все это сосуществовало в этом едином организме, именуемом раядами, мне пока не понятно.
Теперь о главном. В записях средневекового летописца, известного под именем Феоктист, в той части ее, где он говорит о кривичах, мне удалось найти интересный абзац, который ранее интерпретировался иначе, чем интерпретирую его я.
«В 582 г. предводитель племени кривичей Ярослав попытался захватить Город. Однако так и не смог найти никого, кому бы мог объявить о пленении – у жителей Города не было ни князей, ни каких-либо иных вождей. В итоге он был вынужден довольствоваться лишь сожжением изб и захватом домашнего скота. Когда же Ярослав собрался покинуть Город, оказалось, что большая часть его войска разбрелась по поселению, решив остаться в Городе, ибо, как сказал удивленному Ярославу один из его сподвижников: 'Зело люб духу нашему вольный живот жителей сих'».
Традиционно считалось, что речь идет о вятичах, с которыми кривичи не всегда ладили, однако среди упоминаний о вятичах нет и не было никаких упоминаний ни о каком «Городе». Сопоставив некоторые факты, я пришел к выводу, что только об одном городе здесь могла идти речь, а именно о Раяде. Более того, этот эпизод как нельзя лучше характеризует или, точнее, объясняет те находки, о которых я писал Вам выше.
С нетерпением жду Вашего мнения,
Ваш А. Переверзин.
XIII
Электричка неслась, буравя змеиным телом немое и безвоздушное пространство ночи. Она содрогалась всем своим расшатанным существом, но упрямо следовала логике проложенных для нее рельсов. В вагоне электрички, трясясь в унисон, сидело четверо: пожилая женщина, супружеская пара и мужчина лет сорока. Все они, как и полагается незнакомым людям, находились в разных отсеках, занимаясь каждый своим делом. Пожилая женщина то и дело поправляла сползавшие от тряски очки и ловкими, почти механическими движениями заполняла бесконечные клеточки нехитрого кроссворда. Супружеская чета, сидящая через отсек от нее, почти в самом центре вагона, устало дожидалась своей остановки: мужчина смотрел в окно, женщина читала дамский роман. Изредка она вскидывала глаза на мужа, словно проверяя, на месте ли он, а затем, успокоившись, снова погружалась в чтение. Четвертым пассажиром был мужчина в самом конце вагона. Он спал, уткнувшись в угол, надвинув широкую кепку на лицо и скрестив на груди руки. Время от времени его расслабленное тело сползало вниз, и тогда, вздрогнув, он приподнимал кепку, обнажая смуглое лицо с глубоко посаженными глазами, озирался, вглядывался в окно, смотрел на часы, а затем снова надвигал кепку на глаза и засыпал.
Неожиданно двери вагона резко раздвинулись, и в вагон стали неторопливо входить молодые ребята. Их было человек восемь. Но входили они не поодиночке, а как будто все сразу, оттого возникало ощущение, что их больше, чем есть на самом деле. Некоторые из них были в куртках с капюшонами, некоторые в темных майках. Объединяло их одно – выбритые наголо головы. Пожилая женщина, сидевшая к распахнувшимся дверям спиной, оторвалась от кроссворда и обернулась, но, встретившись взглядом с молодчиками, ссутулилась и поспешно уткнулась в журнал. Обернулся и скучающий мужчина, смотревший до этого в окно. Жена, сидевшая лицом к вошедшим, цыкнула на него, и он послушно вернулся к пролетающим за окном телеграфным столбам и деревьям. Единственным, кто никак не отреагировал на появление новых
