– Мы можем начать вытаскивать вещи из коробок и составлять списки, словно намерены взять все это с собой.
– Что ж, на первое время сойдет.
Один из полицейских отнес коробку с кассетами в мою машину. Я тут же умчалась в участок.
Как только Фред увидел в моих руках кассеты, он сказал:
– Отлично. Теперь вы можете убраться оттуда.
– Но мы еще не закончили, даже приблизительные прикидки показывают, что здесь слишком мало кассет, чтобы покрыть весь период выставки. Наши парни продолжают поиски.
Пока кассеты несли в мою машину, я оглянулась: перед глазами у меня возникла странная сцена, словно снятая рапидом; никогда прежде я не видела, чтобы люди так медленно вынимали вещи из коробок. Выходя из студии, я громко проинструктировала всех остальных, чтобы они не торопились и все тщательно записывали, я хотела, чтобы мои слова услышали адвокат и клерки. Адвокат пришел в ярость и начал кричать что-то о Верховном суде США. Наши ребята только ухмылялись в ответ, словно им удалось добиться своего. Так оно и было.
В одном из наших хранилищ осталась ручная тележка, которую мы реквизировали во время какого-то из рейдов, но так и не выставили на продажу. Я воспользовалась ею, чтобы перевезти кассеты в комнату для допросов. Пока я дожидалась доставки специального оборудования для просмотра, я выбрала те кассеты, которые примерно соответствовали времени посещения выставки семьями похищенных мальчиков. Как и следовало ожидать, их воспоминания оказались не слишком точными. К тому моменту, когда оборудование заработало, я испытывала нетерпение, которое вскоре сменилось разочарованием, поскольку в ряде случаев мне пришлось просматривать несколько лишних дней, чтобы отыскать интересующего меня мальчика. В движении они выглядели иначе, а у меня были лишь застывшие фотографии. Однако я нашла всех и составила список. Всякий раз, когда мне удавалось идентифицировать одного из пропавших, я испытывала подъем; возникало ощущение, что они все еще живы.
Я скопировала фрагменты с каждым похищенным мальчиком – в результате у меня появилась запись, на которой были все жертвы. Я содрогнулась при мысли о кошмаре, который начнется, если нам придется предупредить об опасности тысячи и тысячи семей, если мы не сумеем в самое ближайшее время остановить Дюрана.
– Лени.
Я едва не подпрыгнула до потолка. В дверях комнаты для допросов стоял Фред.
– Долго еще? У меня будут ужасные неприятности.
– Еще пару часов. Не больше.
– Во время обысков мы должны вести себя скромно и доброжелательно, быть может, ты об этом забыла?
Да, нельзя мешать извращенцу работать.
– Дело этим не исчерпывается, Фред, но я пока не могу понять, что еще нужно предпринять. Мне необходимо время.
– Адвокат звонит мне каждые пять минут с новыми угрозами.
– Что я могу сказать? Извините, Фред, мы стараемся закончить как можно быстрее.
Неудовлетворенный Фред ушел, оставив меня наедине с пленками – моей главной надеждой. Я не сомневалась, что, если буду сидеть и смотреть фильм, который сделала, мне обязательно удастся найти какую-то нить. Я вновь включила запись.
Вскоре вернулся Эскобар, производивший обыск у Дюрана дома.
– Ну как? – оживилась я.
– Nada[56].
– Послушай, у тебя есть пара минут? – спросила я.
– Обычно у меня это занимает больше времени.
Я рассмеялась.
– Буду иметь в виду. Ты можешь посмотреть запись и сказать, какие мысли она у тебя вызывает?
Он сел и стал смотреть.
– Они все блондины, – заметил Эскобар.
– Это я знаю.
– Они все юные.
– Аналогично.
– Все очень симпатичные ребятишки.
Невинность, решили мы, вот объединяющий фактор.
– Все это не тянет на улику, – покачал головой Эскобар. Он был прав. Я уже представила себе, что скажет Док: у мальчиков есть то, о чем мечтал похититель, точнее, каким он представлял себя в собственных глазах, ведь первой жертвой был он сам – милый маленький мальчик, которого снова и снова мучили. У него украли детство, отняли невинность, и он решил, что не будет единственным маленьким мальчиком, с которым это произошло. Сам Уилбур уже давно вышел из того возраста, шрамы и синяки детства были забыты и уступили место новому взгляду на мир. Он видел, как доверчивы его жертвы, и старался этим воспользоваться.
Однако эти рассуждения не помогут мне получить ордер на арест. Как и то, что найдено в доме. Там адвокат не появился, но Эскобар жаловался на слугу, который следовал за ними из одной комнаты в другую, отчаянно жестикулировал и ругался на каком-то иностранном языке из-за беспорядка, который устроили полицейские.
– Он выходил из себя, указывая на вещи, которые мы разбросали, – сообщил Эскобар. – Однако не могу сказать, что мы устроили большой беспорядок – вещей в доме совсем немного, – но все расставлено так, словно имеет особый смысл. Так что, думаю, парень правильно устроил скандал.
Отсутствие адвоката говорило о многом. Почему Дюран не отправил адвоката в оба места, если ему есть что скрывать в доме? У адвоката Уилбура Дюрана наверняка имеется достаточное число помощников. И если он никого туда не послал, значит, в доме нет никаких улик.
Фотографии подтверждали, что Эскобар прав, – дом больше напоминал святилище, территорию, на которой жил маньяк порядка. Главная спальня поражала своей холодной отчужденностью. Кровать черного дерева без малейшего намека на украшения в изголовье или в ногах. Наверное, такая кровать стоила не меньше, чем моя машина. Рядом с кроватью располагались две тумбочки, но на них стояли лишь маленькие скульптуры – не знаю, как правильно их назвать, – они напоминали каменные буддистские статуэтки, застывшие в медитации. Совершенно бесполезные, если не считать того, что с них нужно стирать пыль. На моей тумбочке стоит стакан воды, лежат книги, увлажняющий крем и еще куча всяких мелочей.
Но самое сильное впечатление на меня произвел висящий на стене плакат его фильма «Здесь едят маленьких детей».
– А где гроб? – спросила я. Эскобар меня не понял.
– Тот, в котором он спит на самом деле, – уточнила я. Эскобар встал и проворчал себе под нос:
– Ты начинаешь распадаться. Пора уходить.
Я вернулась к фотографиям, отснятым в студии. Попранная невинность присутствовала во всем: искусственных частях тела и фальшивых жидкостях, мечах и ножах, пластиковых, но очень похожих на настоящие, ужасающих виниловых ранах со вскрытыми мышцами и сухожилиями, тронутых следами разложения, выполненных безупречно. Я попыталась совместить эти картины с образами на видеозаписях. А потом с тем, что обнаружила в спальнях детей.
Решение было совсем близко, я почти могла к нему прикоснуться.
Вот только где оно?
Спенс сидел за своим столом.
– Мне нужно немедленно вернуться в студию. Я хочу еще раз все осмотреть.
Он не стал задавать вопросов, заявил лишь:
– Я поведу машину.
Мы уже подходили к двери, когда загудел мой пейджер.
О, да, у меня есть дети, которых необходимо кормить, возить и иногда утешать. Во всем этом безумии я почти о них забыла.
