исчезновения вашего сына никто не хотел заходить в те места. Как тогда, в Париже, когда там появились волки.
– Да-да. Да защитит нас Господь.
Прошлой осенью целую неделю невероятно злобный волк, получивший имя Куцый за то, что он отгрыз собственный хвост, чтобы выбраться из капкана, привел стаю своих братьев и сестер на улицы Парижа. Они искалечили дюжины людей в районе между Монмартром и Порт-Сен-Антуан. Они прятались в виноградниках и болотах, а с наступлением темноты начинали охотиться на охваченных ужасом людей, живших за стенами города. Если им попадалось стадо овец, естественная для них добыча, они их не трогали, а убивали пастуха. Когда Куцего наконец поймали накануне Дня святого Мартина, его провезли по улицам в телеге, а он скалился, показывая всем свои страшные зубы.
– Если это было так опасно, почему же вы с вашей матушкой отправились в лес?
– В течение нескольких лет после моего рождения мы с ней были разлучены, поэтому она очень хорошо знала, какую боль причиняет потеря ребенка. Прежде чем мы с ней воссоединились, она множество раз была готова потерять надежду – так она мне говорила.
На глаза у меня навернулись слезы. Оказывается, я столького не знала. Я бы предложила Катрин Карли свое сочувствие, если бы она мне все рассказала, но, возможно, она не нуждалась в сочувствии – она была женщиной, чьи плечи, казалось, могли выдержать любой груз. Я опустила глаза и тихо проговорила:
– Надежда остается всегда. Порой мне кажется, что вот сейчас я увижу, как ко мне идет мой Мишель. Больше всего я боюсь, что, когда это произойдет, я его не узнаю.
Гийом Карли и брат Демьен молчали. Единственным звуком, нарушавшим тишину, было наше дыхание, пока наконец Гийом не заговорил.
– Мадам, – прошептал он. Я не подняла головы.
Он потянулся ко мне и взял обе мои руки в свои.
– Мадам, – повторил он, – я с сожалением должен вам сказать, что ваш сын не вернется.
– Надежда остается всегда, – снова сказала я. Он сжал мои руки.
– Надежды больше нет.
Я посмотрела на него и увидела невероятную печаль в его глазах.
– Понимаете, мадам, мы его нашли.
– День клонился к вечеру, и уже начало темнеть, а мы вышли из дома около полудня. Наши лошади забеспокоились, как это всегда бывает с животными в это время, когда они по какой-то необъяснимой причине решают показать хозяевам, что пора возвращаться. Возможно, они чувствуют наступление темноты и хотят до того, как спустится ночь, оказаться под крышей. Никто не знает, почему в лесу лошади вдруг начинают волноваться. Мой конь нервничал даже больше, чем лошадь моей матушки.
Она предложила напоить лошадей, надеясь, что они немного успокоятся, и ее идея показалась мне разумной, поэтому я поехал впереди через дубовую рощу, где мы искали вашего сына. Удача нам улыбнулась, мы нашли среди дубов довольно приличные заросли омелы и собрали столько, сколько смогли унести в наших седельных сумках. Мы все еще радовались этому сокровищу, когда выбрались к реке на дне лощины.
В тот год шли сильные дожди, которые начались очень рано, и река была полноводной и быстрой. Грязь и водоросли отмечали на берегу места, до которых она поднималась. Но тогда она спала и на целую руку не доходила до своей самой высокой точки. Мы осторожно пробирались вдоль нее, поскольку земля может быть опасной и достаточно мягкой, чтобы в нее провалилась нога даже очень сильной лошади. Поэтому нет ничего удивительного в том, что мы внимательно следили за камнями и палками, валявшимися на берегу, и придерживали лошадей.
Пробираясь вдоль сырого берега реки, мы наткнулись на диковинное сооружение из камней, похожее на пирамиду, причем явно не естественного происхождения.
Мы привязали лошадей к невысокому дереву у кромки воды, и наши ноги тут же погрузились в грязь. Я уцепился за толстую ветку и сумел выбраться, а затем вытащил матушку на более твердую почву. Но мы оба старались не ступать на каменную пирамиду, потому что сразу поняли – перед нами могила.
– Мадам, может быть, мне прекратить свой рассказ? – проговорил Гийом, и мне показалось, что его голос раздается из-под воды далекого ручья, около которого они нашли могилу.
Мне каким-то образом удалось выбраться на поверхность.
– Нет, – ответила я. Мое горе было таким сильным, что мне с трудом удалось произнести несколько слов. – Ради всего святого, нет. Расскажите мне все, – прошептала я.
Неожиданно возраст, который совсем недавно казался не властным над Гийомом Карли, опустился на его плечи тяжелым грузом, и я увидела перед собой старика.
– Мы старались соблюдать осторожность и найти более надежное место, чтобы снова не провалиться в грязь, а затем начали снимать камни с вершины пирамиды. Вскоре мы увидели очертания рук и ног, потом туловища и головы. По форме и размерам мы поняли, что перед нами молодой человек или мальчик. К этому моменту большие камни уступили место мелким; тот, кто положил там вашего сына, сначала засыпал его песком и маленькими камнями, а потом навалил сверху более крупные. Мы действовали очень аккуратно, чтобы не потревожить его покой, и в какой-то момент я предложил матушке открыть лицо несчастного, чтобы узнать, кто перед нами.
Она со мной согласилась, мы очистили голову, разгребая песок руками, и вскоре коснулись плоти. Она показалась мне жесткой и одновременно податливой, и, хотя лицо уже немного пострадало от воздействия естественных сил, мы сразу поняли, что это Мишель. Вокруг его шеи был повязан тряпичный пояс.
Мы немного отдохнули, а затем матушка начала молиться – вслух, – что было для нее большой редкостью. Она всегда отличалась сдержанностью и не выставляла своей веры напоказ, уверенная в том, что Бог ее услышит, а значит, ей нет необходимости создавать впечатление набожности. Она молилась, обращаясь к Господу и Святой Деве, чтобы они даровали покой душе вашего сына. Закончив, она молча посидела несколько минут, затем повернулась ко мне и сообщила, что Бог велел ей отпустить грехи мальчика, и сказала, что, если она это сделает, он отправится в рай, куда по праву своей прекрасной жизни должен попасть.
Когда я запротестовал, заявив, что это должен сделать священник, она рассмеялась. «Я видела Черную смерть, – напомнила она мне, – а в те времена заполучить священника не удавалось ни за какие деньги, потому что чума косила всех подряд. Людей не хватало для того, чтобы похоронить мертвых, и мы обходились тем, что у нас было. Множество раз последнему, кто оставался в живых, приходилось заботиться о душах тех, кто ушел перед ним. И хотя он сам корчился в холодных руках смерти, он отпускал грехи умершим до него. Не станешь же ты утверждать, будто их души попали в руки Сатаны из-за того, что Бог не одарил их своей благодатью».
Она произнесла молитву над вашим сыном и отпустила ему грехи, и я всегда верил, что эти слова возымели нужное действие.
Она была такой хорошей женщиной, чистой духом и доброй сердцем. Мне пришлось поверить, что ее слова подарили Мишелю спасение.
– Ну, я рада узнать, что он получил отпущение грехов, – проговорила я сквозь слезы. – Но я не смогу успокоиться… Я должна знать… Ради Бога, скажите мне, как он умер?
– «Давай расчистим все тело», – сказала она.
«Но мы не должны этого делать, – возразил я. – Нам следует оставить его в мире».
«Нет, – настаивала она, – мы столкнулись с загадкой, которую нужно решить. Мальчик не ложится на землю и не засыпает себя песком и камнями, готовясь к неминуемой смерти. До его естественного конца было еще очень далеко».
Мы убрали весь песок и грязь с тела и увидели рану, которая, судя по всему, его убила. Его рубашка была распорота спереди, а внутренности вынуты наружу.
Слезы текли по моим щекам, падали на грудь и колени. Меня почти оставили силы, по жилам текла не кровь, а ядовитая ртуть, которая пронизывала все мое существо страшным холодом. Значит, мой сын умирал в страшных муках.
– Мы несколько мгновений сидели молча, глядя на страшную картину, открывшуюся нашим глазам. Матушка выругалась – очень тихо, – а потом приказала мне освободить руки. Она всегда носила в чулке нож – привычка, которой ее научил мой дед, и которая не раз сослужила ей верную службу. Она вырезала часть
