«Наконец-то их съели», — равнодушно отметил он.
Они пересекли замерзшую Сену и добрались до особняка де Шальяка рядом с университетом. И когда Алехандро оказался внутри и тяжелая дверь закрылась за ним, он впервые за много месяцев по- настоящему согрелся.
Их тут же отвели в отдельные комнаты, где было все необходимое для скромной жизни — де Шальяк снова проявил себя как достойный, внимательный хозяин. Чистая вода, свежая одежда, щетки для зубов, гребни и ленточки для волос Кэт — все было продумано, тщательно подобрано и заботливо разложено. И когда Алехандро вымылся, переоделся и его разум избавился от необходимости неустанно выискивать способы уцелеть, в душу начало прокрадываться непривычное ощущение страха перед тем, ради чего, собственно, его сюда и вызвали.
Сможет ли он сделать это снова? В последний раз он одолел чуму, от которой страдал сам. Кэт, тогда совсем крошка, невероятным усилием воли сделала для него то, чего он не смог сделать для Адели, — заставила его, пребывающего в бредовом состоянии, проглотить мерзкое снадобье, единственную надежду на исцеление. Заткнув ему рот и нос своими маленькими ручками, она удерживала их до тех пор, пока у него не осталось другого выбора, кроме как проглотить или задохнуться. И хотя смерть тогда казалась даже желанной, он предпочел проглотить. И выжил. За прошедшие с тех пор годы Кэт не раз описывала этот момент как один из самых трудных в своей жизни; даже более трудный, чем присутствие при смерти матери.
Нужно ли ей проходить через все это снова, да еще когда она должна вот-вот родить?
«Нет, — решил он. — Ни в коем случае».
Поэтому когда они снова собрались все вместе в вестибюле, Алехандро заявил, что она должна остаться с де Шальяком.
— Pere! Ни за что!
— Де Шальяк, убедите ее, что это глупо. Скажите, что она должна остаться с вами.
— С удовольствием сделал бы это, коллега, но мои слова будут значить мало, поскольку я сам не собираюсь оставаться здесь.
Пока их вели по замку, Алехандро, снова оказавшись в знакомой обстановке, испытывал жгучее чувство вины. Его страшила первая встреча с графиней, поскольку, по справедливости, ему следовало немедленно рухнуть перед ней на колени и умолять о прощении за свою притворную влюбленность.
Но была ли эта влюбленность притворной? Не совсем. В другое время, в другом месте и при других обстоятельствах они, возможно, получили бы взаимное удовольствие от маленькой любовной интрижки, поскольку Алехандро находил Элизабет прекрасной, остроумной и сообразительной. Даже звучание ее голоса было ему приятно. И уж конечно, он не хотел огорчать ее.
И все же она не Ад ель и никогда не будет ею.
Однако, похоже, он зря опасался их первого столкновения, поскольку по пути им никто не встретился. Слуга, который провожал их, открыл дверь, где лежал больной мальчик, и тут же попытался исчезнуть. Алехандро схватил его за руку.
— Нам кое-что понадобится, — сказал он. — Тебе не нужно будет заходить внутрь, просто принесешь все, что я скажу, и оставишь за дверью. Смотри, если не явишься по моему вызову, будь уверен, я сообщу об этом твоей госпоже.
Они надели на лица маски, которые предусмотрительно приготовил де Шальяк, вошли и быстро закрыли за собой дверь. Тут же на них обрушился запах чумы, и первое, что Алехандро сделал, — открыл окно, впустив свежий воздух. Мальчик лежал под норковым покрывалом, в пропотевшей ночной рубашке, измазанный собственными нечистотами, потому что никто, даже мать, не решался прийти сюда и позаботиться о нем. Сердце Алехандро сжалось от боли при виде темных бугров на шее несчастного и его глаз, в которых плескался страх. Ребенок не знал, чего ждать от незнакомцев, собравшихся вокруг его постели; может, под видом лечения они собираются подвергнуть его страшным мучениям?
Алехандро сорвал меховое покрывало, отшвырнул его в угол, дернул за шнур колокольчика и подошел к двери. Слуга появился, но близко к двери не подошел, хотя она была приоткрыта совсем немного.
— Принеси свежее белье для постели, ночную рубашку и несколько кувшинов чистой воды. И другое покрывало — но не меховое, а шерстяное. Нам понадобится также горшок для кипячения и еда на три дня для всех нас. Оставь все за дверью.
Дожидаясь, пока принесут все затребованное, Алехандро отвел де Шальяка в сторону.
— Оставаясь здесь, вы подвергаете себя серьезной опасности. Мы с Кэт переболели этой болезнью, и мне никогда не приходилось видеть, чтобы кто-то страдал ею повторно. Уверен, мы в безопасности, чего, боюсь, нельзя сказать о вас.
— Тем не менее я останусь. Я дал клятву.
— Уймитесь вы со своей клятвой! Иначе кончится тем, что вы научитесь лечить эту болезнь, но не успеете применить свои знания.
— Нет, я останусь, — непреклонно заявил де Шальяк.
— Хотя бы отойдите подальше, чтобы влажное дыхание мальчика не касалось вас. Тогда, может, и не заразитесь.
— Но я хочу видеть все своими глазами… Думаю, это станет самым сокровенным знанием за всю мою жизнь!
Алехандро некоторое время пристально разглядывал его.
— Это всего лишь результат жизненного опыта и мудрости старой женщины.
— Ну, так вы говорите, коллега, но я так не думаю. Тут должно быть нечто большее, гораздо большее.
— Де Шальяк, это только то, что я сказал. Не стоит недооценивать могущество женщины, полной решимости сделать то, что должно быть сделано.
Тридцать четыре
Джейни хотелось как можно быстрее покончить с этим делом, но когда она подъехала к Мемориальному госпиталю Джеймсона, одного быстрого взгляда оказалось достаточно, чтобы понять — припарковать машину негде. Парковка была блокирована машинами, по виду военными, никак не больничными. Копы в зеленых костюмах пропускали к зданию только машины «скорой помощи». Пришлось Джейни оставить свой «вольво» за несколько кварталов от больницы, в печально известном еще по временам до Вспышек месте, чуть позади школы, где училась Бетси, ее дочь. Убедившись, что автомобиль надежно заперт, она пешком прошла расстояние, оставшееся до здания из стекла и стали.
Время утекало зря. Она понимала, что нужно быстро выполнить намеченное дело и уехать, но не могла заставить себя энергичнее шевелить ногами — воспоминания, словно болотная трясина, засасывали их. На краю парковки она вообще остановилась, повернулась и бросила взгляд на почти пустое пространство мостовой, где раньше стояли автобусы и микроавтобусы. Легкий сухой ветер шевелил листья подорожника — признак запущенности, — сумевшие пробиться сквозь трещины. Когда-то она стояла на этом самом месте, глядя, как со стороны школы бесконечной вереницей медленно едут катафалки, подпрыгивая на колдобинах точно так же, как автомобиль, полный смеющихся детей, которых она не раз развозила по домам к любящим родителям — их естественному месту обитания.
Холодная дрожь непроизвольно пробежала вдоль позвоночника. Джейни прогнала мучительные воспоминания и направилась к больнице. Подойдя, она увидела на обочине врытые столбы, а на автомобиле с безбортовой платформой — огромные барабаны с намотанными на них цепями. В первый раз понадобилось всего день или два, чтобы полностью оградить больницу металлическим барьером. «Два оборота солнца», — как сказал бы Алехандро, окажись он здесь. Совсем скоро Мемориальный госпиталь Джеймсона превратится в такую же неприступную крепость, как какой-нибудь средневековый замок, мимо которых древний лекарь не раз проходил во время своего путешествия по Европе. Однако эта крепость будет таить в своих недрах гораздо более смертельную угрозу. Больному ребенку тут не место; мысль о том,
