Посланные наугад сообщения от якобы друзей стали предметом жарких дебатов за обеденным столом. Майкл горел желанием выйти наружу, чтобы исследовать мир. Кэролайн предпочитала затаиться в безопасности их убежища. Терри и Элейн жаждали узнать, нет ли у кого лекарства от болезни Альцгеймера, терзавшей мать Элейн, поэтому они были за выход.
Однако Джейни все еще не была готова ни к чему, помимо Оринджа, — пока Том не поднимется и не начнет более или менее нормально функционировать снова. Майкл соорудил для него костыли, и Том хорошо управлялся с ними, но пройдет еще очень много времени, прежде чем Джейни сможет спокойно оставить его больше чем на несколько дней.
Поэтому она с головой окунулась в обучение Алекса медицине — примерно как Алехандро погрузился в перевод алхимической рукописи, когда судьба впервые разлучила его с Кэт. Время проводилось весьма продуктивно, а день отъезда в Ориндж между тем приближался. Как-то вечером, когда они с Алексом повторяли главу о скелете в «Анатомии» Грея, снова зазвучал сигнал компьютера.
— Можно мне открыть письмо, мама? — взволнованно спросил Алекс.
— Давай.
Он выбежал, улыбаясь, но очень быстро вернулся.
— Это от Лейни, — сообщил он. — Очень длинное.
Джейни встала и пошла в лабораторию.
Если у тебя перед отъездом сюда возникнут вопросы, пожалуйста, заранее сообщи нам. Ты знаешь, какими лекарствами мы располагаем…
Остальной текст касался всяких административных мелочей — если не считать последней строчки:
И, Джейни, не забудь рассказать Алексу, какой он необыкновенный!
Достаточно невинная фраза; даже Алекс мог прочесть ее, не поняв истинного смысла.
Джейни откинулась в кресле, размышляя над тем, что предстояло сделать.
Том всегда настаивал, что Алексу следует подрасти, прежде чем они расскажут ему, как он появился на свет. Это в лучшем случае будет удивительный разговор и, возможно, очень и очень нелегкий, в зависимости от реакции Алекса.
Теперь время пришло. Вскоре она отправится в Ориндж, Алекс же останется здесь. Том поправляется, но угроза инфекции в культе сохраняется, и, может, так будет всегда. Если во время этой поездки с Джейни что-то случится, рассказывать правду Алексу придется Тому. И если по какой-то причине он не сделает этого и произойдет худшее…
Алекс почувствовал, что ей сейчас не до занятий.
— Мама? Мы уже закончили?
— Да, на сегодня хватит.
И он убежал играть.
Том был на кухне, стаскивал ботинок с левой ноги после прогулки по двору.
— Как самочувствие?
Он вздохнул.
— Культя? Прекрасно. Но нога, которую ты отняла, чертовски сильно болит.
«Нога, которую ты отняла». Хотелось бы ей, чтобы он выражался как-то… иначе.
— Фантомные боли, — сказала она. — Обычное последствие ампутации. Мне очень жаль.
— Это не твоя вина, — с горечью ответил Том.
Скорее всего, он думал, что это все-таки отчасти ее вина, но Джейни его прощала. Во взаимоотношениях с ним ей теперь ежедневно приходилось тренировать свое умение прощать — точно так же, как Тому кругами ходить по двору.
— Ты справишься, пока я буду в Ориндже?
— Думаю, да.
— У тебя правда хорошо идут дела, Том. Меня восхищает, какие усилия ты для этого прикладываешь.
— А что, у меня есть выбор?
На это она не стала ничего отвечать. Собралась с силами и сообщила:
— Я хочу до отъезда рассказать Алексу.
Объяснять, что именно она хочет рассказать, не требовалось. Джейни подобралась, готовя себя к тому, что муж начнет возражать, и была очень удивлена, услышав:
— Ладно. Но давай сама. Не думаю, что сейчас это мне по силам.
— Хорошо.
Она подошла к сидящему в кресле Тому и поцеловала его в лоб. Никакой реакции. Джейни отступила и посмотрела на мужа.
— Пожалуйста, не отталкивай меня. Я твой лучший друг, а ты мой. Мы нужны друг другу.
Том отвел взгляд.
— Я нужен тебе не больше, чем мертвому ослу уши, — сказал он. — Я совершенно бесполезен.
— Только пока не выздоровеешь.
— Ага. А потом я буду наполовину бесполезен.
— Прекрати.
Теперь он поднял на нее взгляд.
— Прекратить что? Думать о том, какой обузой я всю оставшуюся жизнь буду для тебя и остальных?
— Том, не надо…
Он в упор посмотрел на нее.
— Жаль, что у меня не было шанса сказать тебе то же самое раньше.
Это заявление сбило ее с толку.
— Не понимаю, что ты имеешь в виду…
— Жаль, что я не мог сказать тебе «не надо», прежде чем ты отняла мне ногу.
На мгновение Джейни утратила дар речи.
— Ты умер бы, не сделай я этого.
— Я сам должен был решать.
— Ох, ради всего святого…
— Следовало оставить все в руках Божьих, как тому и надлежит быть. — Он кивнул на культю. — Посмотри на меня. Я не могу ходить, не могу ничего носить. Даже помочиться не могу аккуратно, потому что мне трудно сохранять равновесие.
— И ты обвиняешь меня во всем этом?
— Я просто что хочу сказать? Может, нога зажила бы.
— Ты не понимаешь, о чем ведешь речь. Здесь я доктор…
— И индейский вождь — судя по тому, каким образом ты принимаешь решения. А я всего лишь адвокат.
Ей было так больно, что она едва могла говорить. И не сумела сдержать гнев.
— Да. И сейчас ты ведешь себя именно как адвокат. Отстаиваешь совершенно нелепое дело, заведомо зная, что все твои доводы — чушь собачья. Но ты будешь повторять их снова и снова, потому что привык так действовать.
— Это не чушь собачья. И ты заставила моего сына помогать тебе резать. Это-то зачем понадобилось?
— Он и мой сын тоже, и я не заставляла его, я позволила ему, потому что он сам просил об этом. И это хорошо, потому что таким образом он внес свой вклад в твое выздоровление. Точно так же, как и я. — Джейни зашагала к двери, но, прежде чем уйти, обернулась. — Сейчас ты — единственный, кто не делает
