невероятным.
— Я что-то вспоминаю, — сказал я. — Не уехал ли какой-то немецкий принц, года два или три назад, с научной целью в Африку, если не ошибаюсь, в Конго, где он и умер?
— Совершенно верно, — ответил Тьерри. — Это был великий герцог Рудольф. Он всегда имел пристрастие к занятиям географией. Но путешествие его не было, впрочем, совсем лишено и государственных соображений. Принимая во внимание, что спустя несколько месяцев произошла история с Агадиром, фактическая потеря нами Конго, то я думаю, что великий герцог Лаутенбургский отправился туда для выполнения какой-то миссии, возложенной на него его августейшим кузеном, кайзером. Впрочем, ему не удалось как следует её выполнить; он скончался в Конго вскоре после своего прибытия туда. Было бы любопытно…
— Во всяком случае, дорогой учитель, — сказал я, перебив его, — я не вижу, что во всех этих историях могло бы оправдать высказанные вами на мой счёт опасения?
Моё замечание его, по-видимому, смутило.
— Мой милый юноша, — сказал он с усилием, — историк, само собою, обязан принимать за достоверное только то, что он должным образом проверил. С этой точки зрения, я действительно должен признать, что мне известны вещи довольно неопределённые и с трудом поддающиеся проверке. Некоторые слухи, некоторые намёки, наконец, кое-какие мелкие подробности, сообщённые мне в своё время одним моим другом, об имени которого я умолчу, — вот весь материал, которым я располагаю. Но я верю в пословицу, которая говорит, что дыма без огня не бывает.
— Не можете ли вы мне более точно сказать, что это за слухи?
— Вы обещаете мне свято хранить эту тайну?
— Даю моё честное слово.
— Ну, так вот что: есть основания думать, что при Лаутенбургском дворе не всегда умирают естественной смертью.
Моё любопытство дошло до крайних пределов.
— Как это понять? — спросил я.
— К несчастью или, скорее, к счастью, в точности ничего не известно. Но приходится констатировать, что на пути Фридриха-Августа к короне стояли два человека…
— Но ведь великий герцог Рудольф умер в Конго от солнечного удара; об этом сообщили все газеты.
— Верно. Эта смерть была естественная. Но, по-видимому, нельзя сказать того же о смерти графини Тепвиц, первой жены нынешнего великого герцога, матери наследного герцога Иоахима.
— Что же, эту смерть вменяют в вину великому герцогу?
— Великий герцог Фридрих-Август — личность довольно загадочная. Это человек умный, очень образованный, но чрезвычайно неискренний. В чью пользу он ведёт игру? В свою собственную? В пользу короля Вюртембергского, его непосредственного сюзерена? В пользу императора? Я изучал этот вопрос с точки зрения немецкой политики; он не так прост, этот вопрос. Фридрих-Август честолюбив. Я думаю, что он не останавливается ни перед какими средствами.
— Однако в своих расчётах он должен был считаться с великой герцогиней, — сказал я. — Он должен был всё-таки получить её согласие, чтобы жениться на ней.
На лице у Тьерри показалась улыбка.
— Они могли между собой столкнуться. Впрочем, с этой стороной вопроса я не знаком. Я ничего не знаю о великой герцогине, кроме того, сколько ей лет и как её зовут.
Он взял опять свою тисненую золотом книгу.
— Аврора-Анна-Элеонора; по происхождению она русская, урождённая княжна Тюменева. Тюменевы крупнейшие помещики. Возможно, что она действовала в полном согласии с теперешним великим герцогом. Вы, впрочем, знаете, что в основе многих брачных союзов лежат государственные интересы. Но, повторяю, о великой герцогине я ничего не знаю.
— Все это не очень ясно, — сказал я, несколько разочарованный услышанным, — в конце концов, я никак не пойму вот чего: каким образом скромный учитель может пострадать от всех этих интриг столь высоких особ?
— Вы рассуждаете правильно. Но можно ли знать, что ожидает вас, когда вы очутитесь в самом центре этих тёмных дел. Вы можете, сами того не подозревая, оказаться замешанным в цепь интриг, вы даже не знаете, чего, собственно, от вас там ждут. Я скажу вам, что я чувствую в глубине души. Вам, например, предлагают десять тысяч марок, не так ли? Я не могу не находить эту сумму чрезмерной. Ваш друг Бувале, окончивший Нормальную Школу, приват-доцент, получал у Саксонского короля всего только восемь тысяч.
Я ясно видел, что у старого профессора были определённые мотивы, заставлявшие его говорить со мной таким образом, и что боязнь скомпрометировать себя не позволяет ему быть откровеннее. Впрочем, я думаю, всё равно это было бы бесполезно: любопытство моё было задето, во мне пробудилась жажда приключений. И я решительно сказал ему:
— Благодарю вас, дорогой учитель, за сделанные мне предостережения, но принятое мною решение неизменно. Я сделаю всё возможное, чтобы держаться в стороне, я не буду выходить из рамок моей должности, и я уверен, что мне удастся избежать опасностей. Разрешите мне только высказать одну просьбу к вам.
— Говорите.
— Если мне что-нибудь там покажется подозрительным, позвольте вам об этом написать; я попрошу у вас совета, и тогда будет достаточно времени…
— Берегитесь! Не делайте этого, мой бедный друг! — воскликнул он. — Не забывайте, что там вы будете окружены шпионами. Никогда, никогда не пишите таких писем, которых не должен был бы читать великий герцог; можете быть уверены, что если у него явится желание с ними познакомиться, он не попросит у вас позволения. Как только вы очутитесь в Лаутенбурге, вы будете изолированы от всего мира. Я знаю герцогский дворец. Несмотря на всю его роскошь, он больше похож на крепость, чем на дворец.
— Но ведь там всегда будет Марсе.
Тьерри улыбнулся, и улыбка эта напомнила мне слова Рибейра: «сообразительностью он не блещет».
— Итак, я вижу, что ваше решение твёрдо. Впрочем, быть может, мои опасения действительно преувеличены. Наконец, вы молоды и одиноки, у вас есть и находчивость, и сила воли. Может быть, я не прав, когда журю вас за вашу жажду приключений, на этот счёт я пленник моих учёных привычек: тихая жизнь, библиотека. Кстати, в Лаутенбурге к вашим услугам будет одна из лучших библиотек в мире. Коллекция великого герцога славится. Там есть рукописи Эразма и большая часть рукописей Лютера. Поезжайте, мой дорогой мальчик. Но не забудьте прийти ко мне после свидания с Марсе. Может быть, я смогу дать вам кое-какие практические советы, как вам лучше держаться в роли преподавателя.
На квартире меня ожидала пневматичка, запечатанная изящной лилово-красной печатью: Марсе уведомлял меня, что он рад будет видеть меня у себя сегодня в три часа.
Я отправился на улицу Альфонса де Невилля, где жил французский посланник при Лаутенбургском дворе; по дороге я припоминал все подробности моей беседы с профессором Тьерри. Да, он несомненно знает больше, чем он решился мне сказать, думал я. «Не делаю ли я, в самом деле, большой глупости? Э! Да что! Увидим! Было бы ещё глупее упустить двадцати пяти лет от роду случай зарабатывать 12 тысяч франков в год и влачить в Париже жалкое существование, без всяких видов на будущее». И даже теперь, после всего того, что я пережил, мнение моё на этот счёт остаётся без перемены.
Когда меня ввели к полномочному министру, графу де Марсе, он находился в обществе симпатичной дамы лет сорока, которая делала ему маникюр.
Граф Матье де Марсе по внешности, выражению лица и представительности производил впечатление римского сенатора; при этом сдержанность, полная дипломатической недоговоренности и таинственности. Человек с такой внешностью может позволить себе роскошь иметь совершенно пустую голову.
— Не нахожу слов для извинений за бесцеремонность, с которой я позволяю себе принять вас в такой обстановке, господин Виньерт, — произнёс он самым галантным тоном. — Но время, особенно здесь, в Париже, — вы сами знаете, что за драгоценная для всех вещь время. Подумайте, как я должен экономить
