Холодный ночной воздух отрезвляет и возбуждает аппетит. Впрочем, Аннабель очень мало ела. Она больше пила, имею честь повторить это. Но когда она проходила мимо своего дома, она без труда узнала его, узнала дом, в котором оставила полуотпертую дверь. Она вошла, заложила дверь цепями и задвинула задвижку.
В кухне потухающее пламя очага лизало чугунные таганы и отражалось в черных и белых плитах.
Осталось ли что-нибудь поесть в этой кухне?
Аннабель схватила скамейку, притащила ее к темной стене, влезла на нее и достала таким образом до полки; она провела по ней руками. А! чугунок, чугунок с остатками рагу из бобов, приготовленных по рецепту Ригдона Пратта...
Аннабель сняла котел и уселась с ним в уголку у огня. Там, без вилки, без ложки, погружая руки в черный застывший соус, она жадно все съела.
Когда она опорожнила чугунок, она тут же оставила его. Носовой платок ее был неизвестно где. Она вытерла губы и руки какой-то темной тряпкой.
Лестница, по которой она поднялась, спотыкаясь, в свою комнату, была погружена в мрак. Она снова уселась на свой чемодан и так и сидела, похожая на бедную эмигрантку, которая ждет в порту, на берегу туманных волн, пока прозвонит час отплытия судна, которое увезет ее.
Бежать, уйти! Но уже не было на этом рейде судна, которое могло бы увезти Аннабель Ли.
Целый следующий день, субботу, она, неподвижная и угрюмая, провела в этой комнате, ожидая своего господина, боясь только одного: что он, чего доброго, не придет.
Но он со слишком большим уважением относился к мормонским законам. Девяти часов еще не было, как он постучал в дверь.
— Войдите, — пробормотала она.
И уже он обнимал ее, расточая ей нежности и упреки. Она не могла защищаться ни против тех, ни против других, и даже принимала их, как счастье.
В один из первых дней ноября Аннабель захотела посмотреть свою виллу.
Было три часа. Головешки стали краснее в очаге кухни, где Аннабель сидела одна и лущила горох. Вдруг она поднялась, накинула на голову платок и вышла.
Дом Гуинетта был построен в юго-восточной части Соленого Озера, недалеко от священной ограды, окружающей город своеобразной круговой дорогой, засаженной березами, белевшими при наступлении вечера. Когда Аннабель миновала ограду, настал вечер.
Она шла очень быстро вокруг этого проклятого города.
Она никого не встретила, за исключением группы ребят, которые вместо того чтобы учиться, шлялись по улицам, Убежав от библейской ферулы, эти маленькие мормоны приняли ее с шуточками, совсем не подходящими их возрасту. Сначала она не понимала их сарказмов. «Что у меня такое? Может быть, дыра на моей шали!» Вдруг она уловила смысл: она громко говорила. Констатирование этого сильно потрясло несчастную, она сама не знала, почему. Она ускорила шаг, почти побежала. Мимо нее пролетел камень и покатился по дороге. Затем дети отстали от нее.
Небо побелело. Маленькие веточки берез забирали ее в плен своими тонкими кончиками. С поля взлетела птичка, серая с черным, и уселась на одном из деревьев впереди на дороге. Аннабель замедлила шаги. Когда она проходила около птички, та два раза приподняла хвостик снизу вверх, но не улетела.
Теперь она подошла к перекрестку дорог, у которого возвышался бельведер, бельведер, в котором она и отец д’Экзиль присутствовали при входе американских войск в Соленое Озеро... Прошло еле четыре месяца! Сан-Луи на берегу Миссисипи, со своим монастырем урсулинок, большой город, гостеприимный для молодой девушки-католички, не отказавшейся от своей веры. Аннабель не остановилась у бельведера.
Вот, наконец, вилла с ее порталом и с прекрасной маленькой аллеей сикомор. Аннабель, вдруг охваченная сильным волнением, не решилась позвонить у портала.
Она ожидала, что найдет дом запертым, окруженным зловещей тишиной, пустым, так как она никогда не смела спросить своего страшного господина, что он сделал с ним.
Вместо этого окна были раскрыты, и на веранде виднелся белый силуэт молодой женщины.
Идя вокруг конюшен, Аннабель взяла в сторону, через поле. Сзади огороженного пространства шла дорога с забором. Аннабель пустилась по этой дороге, затем, уцепившись за кусты, она взобралась на верхушку забора. Оттуда виден был почти весь сад.
Он показался ей до того измененным, что она чуть не вскрикнула. Вместо привычных ей массивов и лавровых деревьев, правильной шашечницей была расположена пахотная земля. Посреди этой шашечницы согбенный человек ковырял заступом коричневые глыбы.
Двое детей, в трико конфетного цвета, с волосами цвета бледной меди, с розовыми лицами маленьких англосаксонцев, смотрели, как он работал.
В конце сада послышался призыв. Силуэт женщины, который Аннабель заметила на веранде, появился там.
— Фред! Мэри! Идите кушать.
Дети ушли. Тогда Аннабель в свою очередь позвала полузаглушенным голосом:
— Кориолан!
Человек не повернулся. Он ничего не слыхал.
— Кориолан! — громче повторила она.
Он подскочил, выпрямился, кинул беспокойный взгляд в ее сторону, но не увидел ее.
— Здесь, — звала она, — здесь.
И ветки на заборе зашевелились.
— Ах! Госпожа! — сказал Кориолан.
Теперь он был возле нее. Он видел ее, уцепившуюся за ежевику, раздиравшую ей руки. И у него тем не менее не вырвалось жеста, чтобы помочь ей соскочить в сад.
Он ограничился тем, что повторял:
— Госпожа!
И еще сказал:
— Госпожа, и так одета!
На Аннабель было бедное платье из черной саржи, заплатанное на локтях; старое, почти изношенное платье Сары Пратт.
Она сделала жест, словно говоря: не стоит обращать внимания.
— А ты? — быстро спросила она.
Тут только Аннабель заметила, что он согнулся, что он одет тоже в лохмотья, и что у него тот сероватый цвет лица, который бывает у негров, перенесших большие страдания. Она пожалела о своем вопросе, хотела взять его обратно.
— А Роза?
— Роза... — сказал Кориолан.
Он неопределенно махнул рукою.
— Она все здесь? — тихо спросила Аннабель.
Кориолан не ответил. Потухающий день вызвал на его железном заступе темно-синие отблески.
— Нет, — сказал он наконец, — ее нет здесь.
— Где же она?
— В Висконсине.
— Она покинула тебя?
— Это не ее вина. Мистер Уэнемекер, агент топографической службы Союза, был переведен в Милуоки. Он увез Розу с собою.
— Он увез ее в Милуоки?
— Потому что он купил ее, — очень коротко сказал Кориолан.
— А! — прошептала Аннабель.
И спросила еще тише:
— А ты?
— Я остался здесь. Мистер Тотл, кассир банка Кингид, купил меня вместе с виллой.
— Вместе с виллой... — повторила Аннабель.