— Сегодня вечером.
— В таком случае, — медленно сказал губернатор, — предпочтительно, и для меня очень желательно, чтобы вы уехали из города до наступления темноты.
— До наступления темноты? — повторил Рэтледж; в ушах у него что-то зажужжало.
— Благоволите взглянуть вот на это, — любезно сказал Камминг, протягивая лейтенанту только что вынутую им из портфеля бумагу.
Рэтледж глухо застонал. Перед ним была точная копия письма Аннабель.
Губернатор отобрал бумагу, тщательно сложил ее и положил назад в портфель. Делая это, он не спускал глаз с лейтенанта.
— Вы, может быть, за нею приехали? — спросил он наконец.
Рэтледж опустил голову.
— Не выпьете ли стаканчик рому? — предложил губернатор.
Он с выражением глубокой грусти смотрел на лейтенанта.
— Вы, может быть, слышали о затруднениях, испытанных несколько лет тому назад здесь полковником Стиату?
— Полковником Стиату?
— Он командовал американскими войсками, пересекавшими Уту по дороге в Калифорнию. Во время их перехода через Соленое Озеро войска эти вели себя так, как недостойно американских солдат. Они насиловали жен честных мормонов и уводили их с собою. Ужасные последствия этого беспутства вам известны. Подозрительность мормонов и граждан Союза; враждебность, сначала глухая, потом открытая, и назначение президентом Бьюкененом военной экспедиции. Остальное вы знаете. В этом приключении, сударь, — я могу вам сказать это только с глазу на глаз, и с какой сердечной болью, один Господь знает! — в этом приключении право было не на нашей стороне.
Он намеренно замолчал.
— Вы знаете, сколько усилий я употребил, чтобы загладить это печальное недоразумение. И вы хотите снова возобновить необдуманным поступком эти несчастья? А вы не подумали о том, какие неприятности можете причинить вашему начальнику, генералу Джонстону, доверчиво подписавшему вам служебную записку, потому что я не могу предположить, — сладким голосом и пристально глядя на своего собеседника, сказал губернатор, — чтобы генерал был в курсе ваших...
Рэтледж понял, что ему расставлена ловушка.
— Генерал ничего не знает, — сказал он.
— Очень рад, — сказал Камминг. — В таком случае мы сочтем эту историю ребячеством с вашей стороны. Можете быть вполне уверены, — иронически взглянув на лейтенанта, прибавил он, — что я никогда ничего не скажу об этом генералу.
Он встал с места, подошел к впавшему в уныние офицеру и взял его за руки.
— Бедное дитя мое, — с состраданием произнес он. — А хорошо ли дали вы себе отчет в том, что хотели сделать?
— Я никого не боюсь, — сказал, готовый заплакать, Рэтледж.
— Это естественное чувство для американского офицера, — подхватил Камминг. — Я совсем не противник храбрости. Но она совершенно ни к чему, раз предмет, ради которого пускаешь ее в ход, не достоин этого.
Лейтенант не мог дольше слушать.
— Я помню, господин губернатор, что миссис Ли приглашала вас к себе и бывала у вас.
— Она бывала у меня, — сказал губернатор. — Но так как она вышла замуж за человека, готовящегося занять высшее положение в мормонской церкви, то, хотя меня обвиняют в пристрастии к этой секте, надо думать, что больше она у меня бывать не будет.
— Что вы хотите этим сказать?
Губернатор взглянул на него с грустной улыбкой.
— Дитя, — повторил он, — дитя! Какая жалость, когда имеешь счастье быть женихом такой чудной девушки, как мисс Регина Сполдинг...
— Оставьте, пожалуйста, в покое мою невесту, — закричал, начиная терять самообладание, Рэтледж. — Не о ней теперь речь идет.
— Другая недостойна вас, — с силой сказал Камминг.
— Вы ответственны за ее несчастье, — пробормотал Рэтледж со слезами на глазах.
Губернатор Камминг сделал очень серьезное лицо.
— Ночь, целую ночь я упрекал себя в том, в чем вы меня сейчас упрекнули. Часов в десять вечера эта несчастная позвонила у подъезда губернатора. Мне доложили об этом. С минуту у меня было искушение принять ее. Потом я подумал, что закон мормонов запрещает порядочным женщинам выходить ночью на улицу. Приняв в этот поздний час миссис Гуинетт, я становлюсь соучастником в ее вине; более того: я самого себя выставляю как бы принимающим участие в одной из тех мелких супружеских ссор, в которые посторонним — вы впоследствии узнаете это, милое дитя мое, — и он многозначительно улыбнулся, — лучше не вмешиваться. Как бы там ни было, я не принял ее. Ночь, как я вам сказал, принесла мне волнения, принятые мною за угрызения совести. Но утром я с грустной радостью убедился, что я не ошибся в отношении исполнения моего долга.
Он подошел к письменному столу, достал из него папку и, перелистывая документы, вернулся к своему гостю.
— Хотите прочесть? — спросил Камминг.
— А что это такое? — уныло спросил Рэтледж.
— Это рапорт полиции, — ответил губернатор. — Рапорт полиции относительно того, как несчастная женщина, покинув порог моего дворца, провела ночь.
Рэтледж с ужасом оттолкнул руку губернатора.
— Понимаю ваше горе, — сказал Камминг. — Но вам надо знать... надо. Вы меня еще поблагодарите за это. Итак, скажу вам, что эту ночь, когда я не принял ее, несчастная провела в позорном доме — вы понимаете меня? И вышла оттуда только на рассвете. Хотите прочесть рапорт? Нет? Понимаю вас. Но она погибла для вас, совсем погибла.
Часа в два лейтенант принял мистера Дайира, за которым послал губернатор. Никогда еще почтенный негоциант этот не имел дела с уполномоченным, менее сведущим в интересах, которые представлял. Мистер Дайир не преминул, конечно, воспользоваться этим...
В три часа губернатор Камминг сказал Рэтледжу:
— Вам пора уезжать.
Рэтледжем овладело сильное волнение.
— Что я скажу им? Что я скажу им? — бормотал он.
— Кому? — с кроткой улыбкой спросил губернатор. — Я думаю, что никто в лагере не знает об истинной цели вашего путешествия.
— Я говорю о своих вестовых, — краснея, сказал лейтенант. — Они очень преданы мне. Они ждут на берегу Иордана.
— А! — спокойно сказал Камминг. — Вы им скажете, что прождали около двух часов эту особу, а она не явилась на назначенное место свидания.
Наступило молчание. Надвигался вечер.
— Вы дали мне честное слово американского офицера, что в четыре часа будете уже на дороге в лагерь! — сказал, наконец, Камминг.
Рэтледж машинально ответил:
— Я дал вам слово.
— Хорошо, — сказал Камминг, — я прикажу проводить вас до места.
На пороге ротонды он пожал ему руку.
— Счастливого пути, и помните, что в этом деле у вас останется некто, кто не забудет вас, когда сюда прибудут представления Джонстона о производстве в высший чин... они, проходят через этот дом, — смеясь, закончил он.
Четверть часа спустя Рэтледж и оба солдата сидели в седлах. Сначала они ехали галопом, потом
