Юлиан Отступник

Юлиан замолчал и с бьющимся сердцем ожидал реакции солдат. В эти минуты должна была решиться его судьба. Легионеры молчали, как бы размышляя над тем, что только что услышали. А затем внезапно мощный крик пронесся над войском. В третий раз, после Милана и Парижа, Юлиан услышал мощный стук щитов о поножи. «Эта речь, — пишет Аммиан, — была воспринята всеми как пророчество небесного оракула. Все были возбуждены. Солдаты стучали по щитам и громкими криками приветствовали Юлиана, называя его титулами Великого стратега, Императора и Великого победителя царей и народов. Все они дали клятву, о которой он их просил. Солдаты сначала давали клятву, касаясь мечом своей головы, а затем обещали пожертвовать ему свою жизнь, сопровождая эти слова ужасной божбой. Все командиры, а затем все чиновники двора и Дома принцепса повторили ту же клятву»¹¹² (июль 361 года).

Юлиан быстро отдал все необходимые распоряжения для того, чтобы покинуть Галлию прежде, чем вокруг него сомкнётся вражеское кольцо. Его войско насчитывало около 25000 человек, и он разделил его на три корпуса. Первый в составе 12000 человек был поставлен под начало командира кавалерии Иовиния и должен был наступать через Северную Италию. Второй в составе 10000 человек под командованием Невитты должен был пройти по противоположным склонам Альп и пересечь Рецию и Норик. Сам Юлиан возглавил третий корпус, насчитывавший только 3000 человек, но состоявший из отборных войск. Он рассчитывал пройти с ними через Базель и, миновав Черный лес, выйти к Дунаю. После этого три корпуса должны были соединиться в районе столицы Паннонии Сирмия.

Прибыв в Базель, Юлиан вновь принес жертву Беллоне и посоветовался с авгурами. Те заверили, что его ожидает победа, а «враги растают при его приближении подобно тому, как в горах тает снег при приближении весны». На этом основании Юлиан сделал вывод, что Гелиос благосклонен к нему и, пренебрегая обычными предосторожностями, полностью доверился тому, что самый знаменитый капитан нашего времени называл «своей звездой».

Интересно, что историки — даже те из них, кто настроен к Юлиану весьма враждебно, — считают его поход через Северную Италию «одной из наиболее замечательных экспедиций, описанных в военных хрониках»¹¹³. Они описывают, как его орлы[17] «перелетали из города в город»¹¹⁴, а его армии — в первую очередь кельты и петуланты — совершали молниеносные переходы через наиболее населенную и наименее укрепленную часть империи.

Юлиан покинул Вьенну в начале августа 361 года. 10 октября он ночью высадился в Бононии, овладев до этого дунайским флотом.

Бонония представляла собой небольшую крепость в Паннонии на расстоянии шестичасового перехода от Сирмия. Здесь располагался военный лагерь, которым командовал начальник кавалерии Луцилиан. Победить Луцилиана, отличного военачальника, в открытом поле было нелегко. Но тем более опасно было позволить ему укрыться вместе с войском за стенами Сирмия. В этом случае пришлось бы осаждать город, а за это время успела бы подойти армия Констанция. Юлиан решил пойти на риск. Он приказал когорте пехотинцев ночью проникнуть в Бононию, захватить Луцилиана и доставить к нему живым или мертвым. Эта операция была быстро осуществлена. Ни о чем не подозревавший Луцилиан спокойно спал. Солдаты внезапно разбудили его, стащили с постели и велели следовать за ними. После недолгого сопротивления Луцилиан сдался. Связанного, его посадили на коня и привезли к Юлиану.

Когда освобожденный от пут Луцилиан предстал перед цезарем, он, весь дрожа, бросился к его ногам. Юлиан поднял его и заверил, что ему нечего бояться. Луцилиан успокоился от такого доброжелательного обращения, но, когда уяснил себе, сколь мало сопровождающее Юлиана войско, не удержался и сказал ему:

— Безрассудно с твоей стороны вторгаться на чужую территорию со столь малым числом людей.

— Прибереги свои призывы к осторожности для Констанция, — сухо ответил ему Юлиан. — Я позволил тебе поцеловать пурпур моего плаща не для того, чтобы выслушивать твои советы, а для того, чтобы успокоить твой страх¹¹⁵.

На следующий день Юлиан двинулся к Сирмию, считая его «уже почти завоеванным городом»¹¹⁶. Предстоящая операция требовала большой отваги, ведь Сирмий был хорошо укреплен, его защищали 10000 пехотинцев и батальон лучников. Однако Юлиан считал, что его «поддерживает дыхание богов», которые убирают все препятствия с его пути. И вновь свершилось чудо.

Узнав, что Юлиан находится всего в нескольких стадиях от города, население Сирмия буквально возликовало. Молодые люди бегали по улицам, крича: «Вот он, Гелиодром, Посланник Солнца!» Услышав эти слова, жители и гарнизон вышли из города и двинулись через пригороды навстречу Юлиану, желая поприветствовать молодого императора. Каждый хотел увидеть его и прикоснуться к тому, кто, как они слышали, совершал великие чудеса и шел вперед, окруженный ореолом таинственных сил. Как написано в источниках, его встретили «с факелами и цветами» и с триумфом отвели в императорский дворец.

Спустя 48 часов к нему присоединился Невитта.

XX

Следует сказать, что стремительному продвижению Юлиана во многом способствовало то, что ему не пришлось дать по пути ни одного сражения. За исключением легионов, охранявших придунайские границы, основные силы Констанция все еще были скованы в Азии. Тем не менее, Аммиан пишет, что Юлиан «много раз подвергал себя исключительной опасности». Несомненно, он не раз оказывался в тяжелом положении. Однако каждый раз он умел повернуть ситуацию в свою пользу и, можно сказать, не нес потерь.

Откуда взялась у сына Юлия Констанция такая отвага? Дело в том, что он считал себя всего лишь орудием воли богов. Любая проволочка, любое сомнение были в его глазах не военной тактической ошибкой, а проявлением недостаточной веры в защищающие его силы. Он же пообещал своим солдатам «никогда не совершать ничего безрассудного и не уступать слабости»¹¹⁷. Но можно ли быть безрассудным, зная, что Солнце воюет на твоей стороне? Когда он подходил к какому-либо городу, то слышал, что тот «уже завоеван». Он посылал в него на разведку небольшой отряд, чтобы известить о своем приходе. И тотчас все жители выбегали ему навстречу, открывали ворота, и ему оставалось только занять стратегически важные пункты. Его молодость, блеск и очарование довершали остальное. Поразительным примером этого был Сирмий. Но то же самое повторялось и в других местах.

Дело в том, что империя устала от Констанция. После бесконечной зимы его правления люди видели в Юлиане провозвестника обновления. Однако вдохновляющий прием, который ему везде оказывали, не заставил его потерять голову. Его вера в поддержку богов нисколько не мешала ему принимать меры предосторожности. Подобно тому, как он не покинул Галлию, пока не убедился в незыблемости прирейнской оборонительной линии, он не ринулся безрассудно на Константинополь, не укрепив границы вдоль Дуная. Он не хотел получить удар в спину в тот момент, когда наконец столкнется с основными силами Констанция. Пользуясь последними ясными днями октября, он с быстротой молнии пересек Мезию, прибыл на берега Дуная, произвел инспекцию крепостей, воздвигнутых в свое время Траяном, отдал приказ усилить некоторые из них, а также построить несколько новых, и форсированным маршем спустился к Па-де-Сукс (Траяновым вратам).

Это ущелье, отделяющее Родопы от Гема, не только было границей между иллирийскими провинциями и Фракией, но и представляло собой рубеж между Римским Востоком и Римским Западом. С высоких горных цепей, легко преодолимых с иллирийской стороны, но крутых и почти непроходимых с фракийской, можно увидеть пространство Запада вплоть до Юлийских Альп и пространство Востока вплоть до Пропонтиды и Босфора¹¹⁸. Юлиан хотел поскорее вновь встретиться с морем, бывшим колыбелью его детских мечтаний. Тем не менее он остановился и даже не пытался идти дальше. Он не рвался во Фракию, где ему предстояло столкнуться с хорошо укрепленными городами, такими, как, например, Филиппополь или Адрианополь, где Констанций разместил большой контингент войск для защиты подступов к столице¹¹⁹. Юлиан счел, что на данный момент достаточно занять Па-де-Сукс и разместить в нем гарнизон под командованием Невитты¹²⁰. Затем, вернувшись назад, он