— Какого духа?
— Александра! Ты завершишь его труд…
— В Персии?
— В Персии, в Индии, в землях, расположенных за ними, в тех, что находятся подле источника света. Именно там ты получишь высшее посвящение. Разве жрец Гекаты не сказал тебе: «Следи, чтобы Путь был открыт»? Он говорил от имени Гелиоса.
— Он имел в виду духовные свершения…
— Путь духовных свершений и путь земных деяний — одно и то же. Этот мир столь же божествен, как и другой. Не разделяй их, подобно галилеянам. Или откажись от всего и созерцай землю с высоты креста…
— А если я потерплю поражение?
— Как можешь ты потерпеть поражение, если твой союзник — Солнце? Поражение Солнца — это конец света…
Максим схватил край плаща Юлиана и поднес его к губам, выражая этим жестом мольбу:
— Верь мне: ты — Александр!32
Юлиан долго молчал. Как все это странно! Во второй раз в его жизни Максим в каком-то смысле помогает ему осознать самого себя! Передает ли он волю невидимых сил или читает его собственные мысли? Юлиан был тем более склонен поверить сказанному, что в последнее время его постоянно посещал образ Александра. Он являлся ему во сне и, казалось, указывал путь. Потом он исчезал, как бы растворяясь в нем самом. Тогда в его памяти всплывали тысячи воспоминаний, так или иначе связанных с именем Македонца. Разве его матери не предсказывали, что она родит «нового Александра, который восстановит единство человеческого рода»? Разве не молился он сам во время поездки в Илион на том месте, где сын Олимпиады принес жертву духу Ахилла? Он начинал теперь осознавать свое таинственное уподобление Александру в тот момент, когда, углубившись в германские леса, он сквозь туманную дымку увидел возвышающуюся на берегу Майна крепость Траяна. Тогда ему показалось, что он достиг одного из пределов земли, и лагерные костры, разложенные на древних стенах, неотступно напоминали ему о тех башнях, которые победитель Дария воздвиг в честь Диониса на берегах Гипаса…
С тех пор Юлиан всегда держал под рукой греческий перевод «Жизнеописания Александра» и часто перечитывал его. Один отрывок произвел на него особенное впечатление:
«Если бы Великий Бог, пославший на землю душу Александра, не призвал его к себе столь неожиданно, то вскоре всем живущим на земле был бы дан единый закон и вся вселенная стала бы управляться одним и тем же правосудием,
Окончательное объединение Востока и Запада! Управление всей вселенной, «как бы освещенной единым светом» и пьющей «из одной чаши счастья»! Не такова ли цель, к которой стремится человечество? Не является ли это также наивысшей миссией? И вот из уст Максима он узнает, что боги избрали его для воплощения в жизнь этого чаяния, что в его лице на землю вернулся Александр, что он должен завершить дело, начатое сыном Олимпиады! Разве может он сомневаться, если было явлено столько знамений? Внезапно все перипетии несчастной юности показались ему ступенями, ведущими к этому высшему величию.
Максим прав: как лучи Гелиоса заполняют весь мир, так и власть Юлиана должна распространиться на всех живущих, иначе он не будет в полной мере представителем Гелиоса на земле. Он принесет людям новое Евангелие: Благую весть о всемогуществе Солнца; и путь, по которому он пойдет, будет именно тем, который ему указывает в снах призрак Александра…
VII
С этих пор Юлианом владело лишь одно стремление: быстрее подготовиться к войне и идти на Ктесифонт, чтобы победить Шапура.
Где-то около дней летнего солнцестояния 362 года он пересек Босфор и двинулся по дороге на Антиохию, желая сосредоточить свои силы поближе к противнику. Миновав Халкедон и Либису, где он на некоторое время задержался на могиле Ганнибала, чтобы попросить вдохновения у его духа, Юлиан спустя несколько дней прибыл в Никомидию.
Увы, ужасное зрелище предстало его взору! Сильное землетрясение превратило столицу Вифинии в груду развалин. Навстречу императору вышли полностью разоренные сенаторы и толпа несчастных, одетых в лохмотья горожан. Среди них Юлиан узнал нескольких друзей своего детства. Его сердце сжалось при виде претерпеваемых ими лишений. Около трети населения осталось без крова. Юлиан повелел выдать городу большую субсидию, чтобы полностью восстановить его из руин.
Из Никомидии он отправился в Пессинунт, где находилось святилище Кибелы. Он хотел совершить очистительное жертвоприношение богине и получить из ее собственных уст подтверждение слов, переданных Максимом. Великая жрица задала вопрос, и богиня слово в слово повторила сказанное ему теургом. Она заверила его в том, что боги избрали его для завершения начатого Александром и что душа победителя Дария будет освещать его путь через Азию. Отныне он уже не мог сомневаться в победе.
Покинув Пессинунт, он пересек высокие плато Анатолии и направился в Антиохию, куда прибыл 18 июля.
Когда он приблизился к городу, все население высыпало навстречу и приветствовало его с таким энтузиазмом, что он сам удивился этому оглушительному хору радостных восклицаний. Каждый приветствовал в его лице «новую звезду, свет которой приносит счастье всем областям Леванта[20]». Среди приветствовавших находилась депутация муниципалитета, в которую входил Либаний. Скромно стоя у края дороги, ритор внимательно наблюдал за своим давним учеником, пытаясь угадать, как он теперь к нему отнесется. К несчастью, Юлиан проехал мимо, не узнав его, поскольку возраст и болезни сильно изменили учителя. Самолюбие Либания было уязвлено, он побледнел и опустил голову.
Этот инцидент был тем более досаден, что Либаний был весьма злопамятным человеком. Он вполне мог бы отомстить Юлиану за такое пренебрежение нападками на него в своих трудах, что могло повредить репутации Юлиана среди эллинов. По счастью, скакавший рядом дядя императора, тоже Юлиан, обратил внимание племянника на совершенную ошибку. Юлиан искренне смутился. Развернув коня, он подъехал к Либанию, взял его за руку, сказал, что счастлив вновь видеть его, и пригласил как можно скорее навестить его в императорском дворце. «Эти сердечные слова возымели самое лучшее действие, — рассказывает один из очевидцев. — Они пролились бальзамом на сердце Либания и рассеяли поднимавшийся в нем гнев». На следующий день они встретились и долго беседовали. Они расстались, полностью примиренные и очарованные друг другом.
В то время Антиохия была городом с населением около 300000 человек, третьей столицей империи после Константинополя и Александрии34. Отличавшаяся надменностью нрава своих жителей со времен основания35, Антиохия по праву гордилась широтой своих улиц и свежестью своих садов. Юлиан рассчитывал провести в этом городе зиму и закончить военные приготовления.
Однако жители Антиохии были склонны еще и к злословию и раздорам и с истинным рвением предавались всевозможным чувственным наслаждениям. Весь год там продолжались бесконечные праздники, игрища и пиры. Для антиохийцев не существовало предела в роскоши, даже к богам они относились скептически и считали этот скептицизм верхом утонченности36.
Поведение Юлиана скоро поставило антиохийцев в тупик. Они собирались поклоняться обожествленному монарху, а увидели правителя, желающего, чтобы к нему относились как к человеку. Его набожность, строгость нравов, презрение к роскоши смущали их. Неужели он действительно испытывает такое отвращение к любому легкому чтиву, что изгнал из своей библиотеки рассказы Лукиана Самосатского
