— Гордон? Это Клаудиа Зиннес.
— Привет. Я не рассчитывал услышать вас так скоро.
— Мы немного опаздываем, но ничего серьезного. Я просто хочу, чтобы вы знали: в течение недели мы приступим к этой работе.
— Хорошо, я надеюсь…
— Да-да.
Снаружи разгулялся ветер. Тяжелый и сухой, он пробивался через низкие проходы в ущельях прибрежных гор и приносил с собой колкое дыхание пустыни. На холмах начались пожары. Местные жители называли их красным ветром. Для Гордона, который сидел затворником в своей лаборатории с кондиционером, это оказалось небольшим сюрпризом, когда поздно вечером он отправился домой. Воздух казался густым и слоистым, лохматил шевелюру.
Он припомнил это сухое, горячее прикосновение ветра, когда на следующий день пересекал территорию университета, шагая к химическому корпусу. Рамсей не смог застать его в кабинете и оставил записку у Джойса, секретаря факультета. Гордон шел между зданиями по красиво разукрашенному шестигранному мостику на растяжках. Химический корпус встречал кисло-сладкими запахами, слишком сильными и едкими, чтобы с ними могла справиться гудящая система вентиляции.
Он отыскал Рамсея в лесу колб и трубок, когда тот что-то быстро и четко объяснял студенту. Одновременно Рамсей титровал раствор, указывая на изменения цвета и добавляя в нужный момент каплю похожего на молоко вещества. Гордон нашел удобное кресло и развалился в нем. Благодаря джунглям зажимов, слайдов и реторт это помещение выглядело гораздо более оживленным, чем физическая лаборатория. Стук насосов и тиканье таймеров казались звуками сердца, отбивавшего такт исследованиям Рамсея. На стене висела схема гигантской молекулярной цепочки, в которой двуокись углерода превращалась в гидрокарбонат: лесенка, выплавленная фотонами. Жидкостный сцинтилляционный счетчик что-то бормотал, постукивая помеченными изотопами колбами. Гордон пошевелился в кресле и, найдя удобную позу, перенес вес на подлокотник, при этом опрокинув какую-то чашку. Из нее ничего не пролилось. Он осмотрел ее и обнаружил на дне и стенках осадок кофейной гущи, присохшей, как клей, и испещренной точками плесени. Все здесь было живым. Он неожиданно представил себе этот стеклянный дворец запущенным лесом нуклеиновых кислот, по которому гуляет красный ветер. По сравнению с ним его лаборатория казалась тихой и стерильной. Его эксперименты изолированы от окружающего мира. А вот для биохимика жизнь — непосредственный участник исследования. Рамсей здесь выглядел оживленнее: он внимательно приглядывался к оборудованию, обо всем хлопотал, словно большое животное, топающее по прогалинам этих химических зарослей.
— Извините, Гордон, сначала я должен был кое-что закончить. Вы выглядите замученным. Это погода так на вас действует, а?
Гордон покачал головой, встал и последовал за Рамсеем в кабинет. У него слегка закружилась голова. “Должно быть, воздух здесь такой”, — подумал он. Сказывался ветер и то, что он мало и плохо спал предыдущей ночью.
Рамсей произнес уже несколько фраз, прежде чем Гордон понял, о чем речь.
— Что? — переспросил он. Его голос сделался ломким от сухости в горле.
— Я сказал: все ключи к разгадке лежат здесь. Я оказался слишком слеп, чтобы увидеть их раньше.
— Ключи?
— Сначала я рассматривал предварительные данные. Знаете, что-нибудь для получения гранта или как заинтересовать фондирующие организации. Я считал, что речь могла идти об обороне. Но дело в том. Гордон, что это имеет гораздо большее значение, и тут нужно привлечь ННФ.
— Почему?
— Потому что это очень обширно. Вот эта строка: “входит в режим молекулярной симуляции и начинает имитировать своего хозяина” — является ключом ко всему. Я принял такое решение, которое рекомендовалось посланием. Ну, вы знаете — истощение почвы, пестициды, тяжелые металлы, такие как кадмий, никель, ртуть. Ввел некоторые длинноцепочечные молекулы. Заставил ассистентов заниматься латтитиновыми цепочками, о которых тоже говорится в послании. Кроме того, уговорил приятеля, который работает у Дюпона, дать мне некоторые из их длинноцепочечных образцов.
— Вы не могли найти числовые обозначения, которых приведены в послании?
— Нет, и это меня удивляет. Мой приятель утверждает, что у них нет ничего с такими названиями. А фирма “Спрингфилд” сообщила, что не знает пестицида AD45. Ваш сигнал в этом месте, видно, исказился.
— Значит, вы не можете продублировать эти вещества?
— Нет, но это никому и не нужно. Главное в сих длинноцепочечных детках то, что они универсальны.
— Как же вы можете…
— Послушайте, я взял эти партии и отнес в “Скриппс”. Пригласил на ленч Хассингера, рассказал ему о проекте.
Уговорил его дать мне несколько экспериментальных кормушек на морской воде. Знаете, это первоклассные устройства, с постоянным регулированием температуры и :солености и, кроме того, с постоянным освещением солнечным спектром излучения. И что вы думаете? Все, о чем говорилось в послании, оказалось правдой. До последнего слова.
— Вы имеете в виду ту часть, которая касается диатомового цветения?
, — Конечно, но это происходит на более поздней стадии. Эти длинноцепочечные выродки действуют вроде Петрушки. Морская вода изменялась, как обычно, при перенасыщении кислородом. Через два месяца мы получили какую-то странную картину кислородной колонны — Я имею в виду содержание кислорода по высоте водяного Столба, — может быть, порядка JO метров. Затем стал расти планктон. Просто как на дрожжах — мертвый или какой-то неизвестной ранее формы.
— Это как?
Рамсей пожал плечами:
— В вашем послании сказано: “отпечатывается вирус”. Что-то заумное, я полагаю. Какое отношение имеет вирус морской воде?
— Что общего между пестицидами и планктоном?
— Хороший вопрос. Мы не знаем. Еще фраза из послания: “может тогда превратить нейронную оболочку планктона в свою собственную химическую форму, используя содержащийся в окружающей морской среде кислород до такой степени, что содержание кислорода в воде упадет до величин, фатальных для большинства высоких цепей производства пищи”. Звучит так, как будто кто-то знает, в чем дело, правильно?
— Очевидно.
— Поскольку это как раз то, что мы обнаружили.
— Это забирает кислород?
— Еще как! — он приподнял бровь. — Создается впечатление, что смесь превращает планктон в себя. Образуются смертельно опасные побочные продукты, кроме того, хлорированные бензолы, полихлорированные бифенилы. Вот, взгляните.
Он вытащил из папки фотографию и протянул Гордону. Исхудавшая рыба с выпученными глазами на бетонной пластине. Раздутые губы зелено-голубого цвета, бледная оболочка под жабрами.
— Рак губ, асимметрия, опухоли. Хассингер даже побелел, когда увидел, во что превратились подопытные экземпляры. Обычно он не тревожится из-за бактерий, попадающих в кормушку. Морская вода — холодная и соленая — убивает болезнетворные бактерии, кроме…
Гордон отметил паузу.
— Кроме кого?
— Кроме вирусов, как говорит Хассингер.
— Да, “вирус отпечатывается”. И эти рыбы…
— Хассингер изолировал мои кормушки и прекратил эксперимент. Все подопытные рыбы сдохли. Они внимательно посмотрели друг на друга.
