Средние века, и проникнуть туда незамеченным было просто невозможно.
Лаура знала об этом. Да она и не собиралась возвращаться к себе домой на цыпочках, тайком. Она намеревалась приехать днем, когда городские улицы были полны народа. Лаура была уверена, что присутствие рядом с ней Элизабет непременно вызовет толки. Поэтому она считала, что наилучшим способом избежать сплетен и грязных слухов (насколько возможно, ведь совершенства в этом мире не достичь) было бы показать свою «приемную дочь» сразу же всему городу. Хотя она понимала, что все равно найдется злой язык, который поставит под сомнение сам факт удочерения.
— Я хочу въехать в город в базарный день, и лучше при хорошей погоде.
— А почему бы не под барабанный бой? — проворчал Жуан. Его природе претила всякая показуха.
— Это было бы неплохо, — насмешливо согласилась Лаура, — и если вы не оставите такой тон, я именно так и поступлю. Поймите же: я хочу, чтобы ее увидело как можно большее количество людей и чтобы эти люди поняли, что мы с ней совершенно не похожи.
— Хорошенькое дело! Скажут, что она похожа на отца!
Наверное, он был прав, но Лаура не желала уступать, и они просидели двое суток в Динане, дожидаясь солнечного дня.
Итак, в пятницу утром, при ясной солнечной погоде, овеваемая приятным морским бризом, карета, проехав по перешейку Сийон, добралась до порта, где как раз толпились люди. Царила атмосфера праздника.
— Ну что, довольны? — крикнул Жуан с высоты своего насеста. — Весь город тут! Видно, пришел корабль.
Появление кареты, запряженной четверкой лошадей, не прошло незамеченным: толпа расступалась перед ними, но кучер был очень недоволен.
— Нечего нам здесь делать! — ругался он. — Надо на почту ехать! Вот испугаются лошади, будет дело…
— Потерпи, — попросил Жуан, спрыгивая на землю. — Ты поезжай вон туда, к бочонкам. А я пойду посмотрю, может, кого-нибудь встречу…
Говоря это, он взял под уздцы двух коренных, отводя их к укрытию. А сам, расталкивая всех плечами и даже немножко орудуя своим железным крюком, влез в толпу, окружившую бриг, с которого матросы бросали швартовы, отвечая заодно на громкие приветствия, раздававшиеся из толпы. Женщины плакали от радости, прижимая к себе детей, а бывалые моряки обсуждали событие с видом знатоков. Одного из них Жуан хлопнул по плечу.
— Это что за корабль? — спросил он. Старик обернулся и глянул на него свысока:
— Ты, видать, нездешний, сынок, у нас-то все вмиг узнают и самую малую лодку…
— Я из Канкаля…
— Оно и видно! Так вот, парень, это «Констанс», самое новое и самое распрекрасное наше корыто…
Договорить он не успел. Жуан уже кинулся вперед, расталкивая всех направо и налево, к деревянному мостику, сброшенному с корабля на пирс, по которому уже сходила мадам де Сент-Альферин в компании Мадека Тевенена. Он, оживленно жестикулируя, что-то ей доказывал, потрясая карандашом в одной руке и связкой бумаг в другой.
Увидев вновь старую даму, Жуан подумал, что она не особенно изменилась, просто сейчас она гораздо более походила на вязальщицу Лали Брике, чем на старорежимную аристократку. К простому черному платью с надетой поверх него большой фиолетовой шалью и огромной трехцветной кокарде на высоком чепце недоставало лишь фартука, куда она складывала мотки шерсти. Казалось, она чем-то раздражена: на кончике длинного носа дергались нацепленные очки. Жуан услышал:
— Какое это имеет значение, мой милый Тевенен? Важно одно: «Констанс» здесь вместе со всей командой, и трюмы полны… Ах ты господи! Это же Жуан!
Он встал посреди трапа, загораживая им проход, и сразу же оказался в поле ее зрения. Совершенно потрясенная, Лали пошатнулась и упала бы в воду, если бы Жуан вовремя не подхватил ее.
— Да я это, я! Как вы себя чувствуете, мадам? — заулыбался он ей.
— Ах, да какая разница! А она? Где она? Что с ней?
— Лучше мадам расскажет вам сама. Идемте! Практически таща ее за собой, он вынырнул из
толпы, во все глаза таращившейся на них, и повел к экипажу. Лаура, заметив их, быстро спрыгнула на землю и бросилась к Лали, раскинув руки для объятия.
— Лали! Родная моя Лали!
Онемев от радости, Лали была не в состоянии вымолвить и слова. Женщины долго стояли обнявшись. До тех самых пор, пока Лали, вновь обретя дар речи, не прошептала Лауре:
— Я так боялась, что больше вас не увижу! Никогда!
Очки слетели с носа, чепец сбился на сторону, а Лали стояла и плакала, нисколько не заботясь о зеваках, с добродушной симпатией взиравших на эту бурную встречу. И вдруг послышался тоненький голосок:
— И я хочу поцеловать бабулю…
Бина отпустила малышку, и сейчас Элизабет стояла, выпрямившись, перед двумя женщинами. Выпустив руку Бины, она уже протягивала к ним ручонки.
Лали упала перед ней на колени, с умилением рассматривая обращенную к ней прелестную мордашку.
— Бабуля? — недоверчиво повторила она. — А ты сама кто такая?
— Это Элизабет, — ответила за нее Лаура. — Моя приемная дочь. Я подумала, что вам понравится, если она будет так вас называть…
— От такого подарка не отказываются! — воскликнула Лали, смеясь сквозь слезы. — Ох, вы должны были предупредить меня: я старая женщина, моя милая Лаура, и от такой радости могу…
— …Можете только выиграть. Вы не старая, не слабая.
И правда, Лали уже взяла на руки девочку, а та без тени смущения тут же стала тянуть ее за ленты чепца, который Бина успела снова водрузить ей на голову, и понесла ее прочь под радостные возгласы зевак. Не заботясь об экипаже, она почти бежала к воротам Святого Венсана. И улыбалась, как бедная женщина, вдруг нашедшая сокровище, которое нужно было поскорее хорошенько спрятать в доме. За ней семенила Бина, Лаура тоже следовала за ними.
— Ну что ж, — сказал ей Жуан, — если вы желали, чтобы это стало известно всем, то своего добились! Даже городской глашатай не оповестил бы жителей лучше. Нет, ну какая сцена!
Лаура рассмеялась:
— Вы правы. Я очень довольна.
Несколько часов спустя, сидя перед камином в комнате Лауры, обе женщины попивали чудесный липовый отвар, наслаждались тишиной, сошедшей на старый дом, где один за другим угасали звуки повседневной жизни, многократно умноженные благодаря появлению здесь трехлетней девчушки, чей веселый смех будил эхо и согревал сердца. Два старых лакея, Элиас и Геноле, даже прослезились от радости. А Матюрина, взяв девочку за ручку, повела ее показывать свои владения — кухню, — чтобы соблазнить ее кухонными богатствами и заодно напичкать песочными галетами, которые она пекла в изобилии, потому что это было излюбленное лакомство «мадам Евлалии», которое она предпочитала к вошедшему у нее в привычку «пятичасовому чаю». И это был единственный «дамский» продукт в ее рационе. В остальном предпочтения графини не особенно отличались от вкусов какого-нибудь старого морского волка: она любила сытную, соленую пищу, сыр, доброе вино. Время от времени она могла выпить и глоток рома, особенно когда чувствовала приближение простуды или должна была принять важное решение.
— Наконец-то буду снова печь пирожные, готовить кремы и разные сладости! — радостно заявила Матюрина, вызвав тем самым улыбку на лице Лауры. — После вашего отъезда я думала, что готовлю для капитана дальнего плавания! Слава богу, вернулись времена дам!
Но тут же с тревогой осведомилась:
