управлять компанией самолично.
— Один? В конторе, где работали шесть человек? Насколько я знаю, он так и не разобрался в том, что презрительно называл «меркантилизмом»?[16]
— О, гражданин Лекарпантье стал ему помогать, но я могу сказать только — прошу прощения, мадам, — что они в основном занимались сбором долгов, когда надо было (а такая надобность случалась часто), да при помощи силы превращали все, что можно, в наличные деньги. А потом все они исчезли. Я зашел проверить, нельзя ли хоть что-нибудь спасти, ведь у нас все-таки еще осталось судно в Индийском океане, а тут как раз госпожа Матюрина сообщила мне вчера о вашем приезде. Я и прибежал, теперь к вашим услугам…
После этой длинной речи, произнесенной на од-
ном дыхании, он сделал глубокий вдох, заполняя воздухом свои слабые легкие, в то время как Лаура растроганно протянула ему обе руки.
— Вы заслуживаете моей глубокой благодарности. К несчастью, я и сама ничего в этом не смыслю, но, быть может, с вашей помощью и прилежно занимаясь, пойму наконец…
— Я неплохо разбираюсь в морских делах, — небрежно обронила мадам де Сент-Альферин. — Если позволите, я посмотрю бумаги…
Даже если бы она объявила, что была клерком у нотариуса, то Лаура и то удивилась бы меньше:
— Вы, мой милый друг? Как это возможно?
— Еще как возможно. То, что я кое-что в этом смыслю, — чистая правда. Вы об этом ничего не знали, что естественно, потому что я вам никогда не рассказывала о своей ранней молодости. Ведь мы с вами, можно сказать, с одного борта. Я родом из Нанта, где мой отец, Франсуа де ла Вильбушо, снаряжал торговые суда, направляющиеся из Африки в Америку.
— Невольничьи суда! — возмутился Кренн, обожавший влезать в чужие разговоры.
Лали одарила его взглядом, тяжелым, как гранит:
— Бывало и такое, но далеко не всегда. А вам, молодой человек, следовало бы сдерживать свое негодование, а не то я попрошу вас перечислить всех своих предков и рассказать, чем они занимались! Не беспокойтесь: нашего предприятия больше не существует. У отца рождались только дочери, нас было четверо, и я самая младшая. Одна из нас уже у господа, две другие ушли в монастырь. Мать умерла, когда я была еще ребенком, и отец воспитал меня как мальчика, как сына, которого он всегда мечтал иметь. Я повсюду его сопровождала, особенно любила бывать в конторе и на складах. Мне нравилось, как там пахло…
— Неужели? — хмыкнул неисправимый Кренн. — Черное тело так благоухает! Это известно всем!
— А я было приняла вас за умного человека! Да, у нас было несколько темнокожих слуг, но они не были рабами, и в Нанте я ни разу не встречала тех, кого перевозили на транспортных судах. Так что, будьте добры, позвольте мне закончить! От отца я многому научилась, так же как и ваша матушка, Лаура, всему научилась от супруга. Конечно, с тех пор прошло много лет, и я ни разу не заглядывала в бухгалтерские книги, но все же не забыла еще разницы между накладной и коносаментом[17]. Словом, буду рада быть вам хоть в чем-нибудь полезной.
— Да вас мне послало само Небо! Что вы об этом думаете, господин Тевенен?
— Если мадам чувствует себя способной общаться с моряками, проявляя ту же твердость, что и покойная мадам Мария, я буду только счастлив! Признаюсь, они меня… вгоняют в ужас!
— А вот меня ничуть! Итак, давайте посмотрим, что нам оставил Понталек.
Взяв Тевенена под руку, она скрылась вместе с ним за дверью конторы. А в это время Лаура оглядывала дом, заново открывая его для себя. Она прожила здесь совсем недолго и, обходя залы и комнаты, не могла почувствовать себя хозяйкой. Разве что материнский рабочий кабинет с морскими книгами и навигационными приборами показался ей родным, и все же она категорически отвергла предложение Матюрины поселиться в бывшей великолепной спальне Марии, отделанной в испанском стиле, которую для нее приготовили.
— Здесь с матерью жил Понталек, — заявила она. — Я не смогу тут заснуть. Где вы намеревались разместить мадам де Сент-Альферин?
— В вашей бывшей комнате.
— Ни в коем случае: она будет жить в матушкиных покоях… в конце концов, это естественно, ведь ей придется управлять делами. А меня посели в покоях брата!
— Почему же тогда не в ваших? — проворчала старая служанка.
— Потому что эта комната ничего для меня не значит, с ней не связано ни одно из моих воспоминаний. Воспоминания остались в Лодренэ, но там… нет уже ничего. А Себастьяна я любила и в его комнате буду ощущать его присутствие.
Смущенная Лали пыталась было возражать, но Лаура убеждала ее с таким пылом, что она наконец согласилась поселиться в комнате Марии, поскольку все равно придется работать в ее кабинете. Мало- помалу жизнь в особняке Лодренов стала налаживаться. Капитан Крен стал одним из его постоянных гостей.
Он принял близко к сердцу поручение привести в порядок документы Лауры: на первый взгляд это дело представлялось нелегким, учитывая беспорядок в делопроизодстве, сложившийся после внезапного бегства Лекарпантье. И все же народ «Порт-Мало», хоть и не принимая в штыки Республику, тем не менее не позволял вытворять тут бог знает что, повинуясь капризам кровавых безумцев. По приказу назначенного в эти края национального агента Маэ в городе был создан свой революционный комитет в составе двенадцати человек. Первой же его акцией стал арест вышеназванного Маэ. Позднее на смену Лекарпантье из Парижа прибыл некто по имени Бурсо, совершенно не похожий на предыдущего проконсула, а точнее, бывший его полной противоположностью. Из тюрьмы отпустили последних узников, изгнанные семьи получили разрешение вернуться обратно, восстановилось почти полностью парализованное судоходство в порту, и, наконец, был назначен новый мэр Лоран Лувель, взявший в свои сильные руки управление администрацией города. Даже культ был восстановлен, хоть и конституционный, но все же богиня Разума[18] была изгнана навсегда, к неописуемой радости многих и, в первую очередь, крестьян, поспешивших водрузить на старые места придорожные распятия, праздничные статуи святых и дорожные кресты. Холодная республиканская добродетель, исповедуемая Робеспьером, уступила место традиционным ритуалам и добрым чувствам былого времени.
Алан Кренн, воспользовавшись спокойной политической обстановкой, которая вполне могла продлиться совсем недолго, сопроводил Лауру и Лали в ратушу. Там он без труда добился для Лауры, за все ее страдания, случившиеся по вине Понталека, возвращения исконной фамилии Лодрен, а для Лали — права на проживание в городе Порт-Мало и возможности вести торговую деятельность (хотя Лали и так уже с головой погрузилась в работу). Она обнаружила, что склады были так же пусты, как и касса; что судно, вернувшееся с Новой Земли, так и стояло на якоре в порту и надо было срочно отправлять его в сухой док; что постройка другого дока в Порт-Солидоре давно уже была заморожена и, наконец, что судно «Гриффон» уже долгое время не отвечало на призывы и, если оно не появится в ближайшее время в порту с полными трюмами товара, придется сворачивать дела и закрывать контору.
— Осталось еще получить какие-то деньги по нескольким векселям, — сообщила она Лауре, — но этого, конечно же, не хватит, чтобы достроить «Констанс» и привести в порядок «Мадемуазель», ведь ей требуется дорогостоящее снаряжение, в том числе и установка пушек…
— Пушки? Чтобы ловить треску?
— Нет, для набега. Это единственное рентабельное направление с тех пор, как Франция воюет с Англией. Будьте уверены, я навела справки. О треске сегодня нечего и думать, и никто не отправится весной на Новую Землю.
— Но почему?
— По двум причинам: во-первых, английские суда взяли под охрану всю Северную Атлантику, а во- вторых — наши добрые друзья-американцы по-соседски решили увеличить свой рыболовецкий флот. Так что только набег и может принести доход.
— Но ведь, насколько мне известно, «Гриффон» всегда был корсарским кораблем?
— Так же, как и «Ликорн», пропавший прямо из порта около трех месяцев тому назад, да так, что никто ничего и не заметил. Над этой тайной мы как раз сейчас и бьемся с Тевененом. А пока необходимо
