мной, сэр?
– Да, абсолютно, – машинально ответил де Бац.
Расплатившись, барон вышел из экипажа, поднялся по ступеням крыльца с колоннами в ионическом стиле и увидел высокого, сухопарого мужчину в плотном плаще, который стоял у дверей особняка Шарлотты и ожидал, когда ему откроют. Из-под плаща виднелись худые ноги в туфлях с серебряными пряжками, шляпа мужчины, сдвинутая на ухо, выглядела вполне современно, хотя волосы были причесаны на дореволюционный манер. Длинный крючковатый нос, агрессивный подбородок и крупный рот довершали картину.
Появление барона отвлекло незнакомца от ожидания, которое определенно затянулось.
– Такое впечатление, что дома никого нет, – обратился он к де Бацу, чуть улыбнувшись. И барон, отличавшийся великолепной памятью, сразу же вспомнил этого человка. Невозможно было забыть это лицо, напоминавшее маску из итальянской комедии.
– Пельтье! – воскликнул он. – Жан-Габриэль Пельтье! Я и не подозревал, что вы в Лондоне.
Память Пельтье оказалась ничуть не хуже, чем у де Баца:
– Неужели вы тоже решили отправиться в изгнание, мой дорогой барон?
Де Бац пожал плечами:
– Мне кажется, я никогда не был вам особенно дорог, и не понимаю, почему в Англии ваше отношение ко мне должно измениться. А эмигрировать я не собирался. Я всего лишь приехал с визитом к леди Аткинс.
– Неужели и вы нуждаетесь в деньгах?
Брови де Баца от удивления взлетели вверх:
– А вы, как я вижу, не перестали мерить людей на свой аршин. Нет, деньги мне не нужны.
– Вам повезло. Жизнь здесь невероятно дорога...
– В Париже она еще дороже. Давно ли вы приехали?
– Я уехал 21 сентября, когда Францию объявили «единой и нераздельной Республикой», хотя Мирабо всегда говорил, что она «должна быть монархией даже с точки зрения географии». Поняв, что дело плохо, я взял ноги в руки и помчался на побережье. Там мне повезло встретить герцога Шуазеля-Стенвиля. Именно он помог мне перебраться через Ла-Манш.
– И чем же вы теперь занимаетесь?
– Что может делать старый писака, кроме как марать бумагу в ожидании славы? После приезда сюда я сумел опубликовать мои «Парижские зарисовки» под названием «Последние дни Парижа».
– И что же вы описывали?
– Как – что?
– Ужасы 10 августа, массовые убийства в сентябре...
– Вы при этом присутствовали?
– Н-нет, но я собрал свидетельства очевидцев, которые потрясли местную публику.
– Я в этом не сомневаюсь, – с иронической усмешкой заметил де Бац. – Так, значит, вы отказались от издания «Деяний апостолов»? А ведь ваша газета пользовалась определенным успехом.
Первый номер «Деяний апостолов» вышел в октябре 1789 года. Это было странное издание. Его авторы считали себя контрреволюционерами, но с одинаковой яростью обрушивались и на сторонников революции, и на королевскую семью, обвиняя Людовика XVI в том, что он позволил событиям развиваться именно в таком направлении. Первыми редакторами газеты стали граф де Ривароль и Жан-Габриэль Пельтье, сын богатого буржуа из Нанта, сделавшего себе состояние на торговле рабами. Потом к ним присоединились и другие авторы.
Пельтье громко вздохнул.
– Все наши «апостолы» разлетелись кто куда. Конец был неминуем. Ривароль теперь в Гамбурге, кое-кто здесь...
– Неужели вам не хватило людей? У Христа было всего лишь двенадцать апостолов, а для вашей газеты писали человек сорок.
– Без Ривароля я ничего не могу делать. Но это не мешает мне сражаться с кровопийцами, захватившими Францию, которые...
– Избавьте меня от ваших речей! Что толку кричать на всех перекрестках, если вы так далеки от нашего несчастного королевства. Надо действовать.
– А вы, стало быть, собираетесь действовать?
– Разумеется.
– Что ж, помогай вам бог. – С этими словами Пельтье снова постучал в дверь массивным бронзовым молотком.
– Судя по всему, дом пуст, – заметил де Бац.
Он был скорее раздражен, чем разочарован, но ему пришлось в очередной раз убедиться в непредсказуемости событий. Не успел он закончить фразу, как дверь приоткрылась, и показалась всклокоченная голова человека в очках, снимавшего большой грязный фартук.
– Давно ли вы ждете, господа? – осведомился он с тревогой.
– Не меньше часа! – рявкнул в ответ Пельтье. – И кто вы такой, собственно? Где Блант?
– Меня зовут Сматс, я сторож. Я как раз спустился в погреб и не слышал, как вы стучали.
– Нетрудно догадаться, чем вы там занимались! Итак, вашей госпожи нет дома?
– В конце года миледи всегда уезжает в Норфолк, – заявил Сматс и не преминул ехидно добавить: – Вы должны бы это знать, сэр, если принадлежите к числу друзей миледи.
– Разумеется, мне это известно, но...
– Минутку, – прервал его де Бац. – Давно ли уехала леди Аткинс?
– Как обычно, за два дня до Рождества, сэр.
– Скажите, с тех пор никто не спрашивал миледи? Сюда должна была приехать молодая белокурая женщина, американка, в сопровождении джентльмена?
Глаза Сматса, прикрытые очками, стали круглыми от удивления:
– Я никого не видел. Правда, я заступил на службу только позавчера. Миледи была так добра, что позволила мне уехать на похороны родственника в Корнуолл...
– А кто сторожил дом вместо вас? – продолжал расспрашивать де Бац, намеренно вертя в пальцах серебряную монету так, чтобы сторож ее видел.
– Том Уэллер, один из лакеев, которому доверяет сэр Эдвард. Но он тоже уехал в Кеттерингэм- холл.
– Том вам ничего не сказал?
– А зачем ему мне говорить? Если кто-то и приходил, то Том уже доложил об этом леди Аткинс. Могу ли я еще быть чем-нибудь вам полезен, сэр? – Сторож покосился на серебряную монету, которая тут же оказалась в его ладони.
– Нет, спасибо. Я сам поеду туда.
Не обращая больше никакого внимания на журналиста, де Бац развернулся и пошел вниз по лестнице, направляясь к экипажу – кучер, к счастью, решил его подождать. Но Пельтье не отставал ни на шаг.
– Вы в самом деле собираетесь отправиться в Кеттерингэм-холл?
– Естественно.
– Сегодня ехать уже поздно... Вам есть где остановиться на ночь?
– Вне всякого сомнения.
– Могу ли я узнать, где это? – сохраняя на лице приветливую улыбку, продолжал допытываться Пельтье.
Де Бац, стоя одной ногой на подножке, повернулся к нему:
– Я помню о том, что вы журналист, но все же вы излишне любопытны.
– Профессиональная болезнь, – отозвался Пельтье с деланым смущением. – И потом, мне не совсем понятно, зачем превращать адрес гостиницы в государственную тайну.
Барону стало ясно, что избавиться от назойливого журналиста едва ли удастся, хотя этот любопытный писака был последним из тех, с кем ему захотелось бы обсудить детали своего маршрута.
– Ну что ж, если вам это так интересно... – вздохнул он. – Я решил остановиться в гостинице
