Молодой человек – облаченный в траур, с красными от слез глазами – явился к Ее Величеству лишь поздним вечером.
– Бедная матушка не отходит от гроба и, я надеюсь, не заметит моего отсутствия, – сказал он после того, как поцеловал королеве руку и сел на низенький и не слишком удобный табурет.
– Филипп, мальчик мой… – произнесла грудным голосом Изабелла и, с трудом поднявшись, подошла к юноше, чтобы запечатлеть у него на лбу нежный поцелуй.
Новоиспеченный герцог Бургундский не пошевелился. Казалось, он вообще не обращал внимания на то, что происходило вокруг. Он был погружен в свою скорбь, и все его мысли были о мщении.
Королева довольно долго наблюдала за ним, а потом сказала громко:
– Вы уже знаете, кто направлял убийц?
– Это дофин, – встрепенулся Филипп, – мне доподлинно известно, что это он!
– Мой сын – убийца! – с хорошо разыгранным ужасом воскликнула королева. – Боже, какой позор!
– Но он будет наказан, правда? – В голосе юноши звучала надежда, и Изабелла, помедлив, кивнула.
– Как раз для этого я и звала вас, герцог. Убийцы должны предстать перед судом, и я советую вам требовать для них самого сурового наказания. Да, я мать, но прежде всего я королева и, значит, олицетворяю собой справедливость. Дофин Карл должен быть приговорен… не скажу – к смерти, но к изгнанию.
Молодой герцог Бургундский встал и гордо выпрямился.
– Да будет так! – заявил он. – Я повторю эти ваши слова на королевском суде.
Суд состоялся только в 1421 году, и на нем присутствовали оба короля – и Карл Благословенный (при дворе, впрочем, его называли Карлом Безумным), и Генрих V Английский, который совсем недавно женился на принцессе Екатерине, дочери Карла и Изабеллы. Филипп Бургундский устами своего адвоката потребовал наказать герцога Туренского Карла де Валуа, каковой герцог вместе с сообщниками жестоко, подло и коварно убил благородного дворянина герцога Жана Бургундского. Члены королевского парламента – а именно они были судьями – сошлись на том, чтобы послать дофину Карлу вызов явиться через три дня под угрозой подвергнуться в случае неявки изгнанию.
Так как принц не внял этому призыву, его изгнали из королевства и лишили права наследования – и в настоящем, и в будущем.
Спустя еще год, осенью 1422 года, бедный безумец Карл VI умер. В минуту его кончины рядом с ним не было никого из близких людей. Изабелла давно привыкла к тому, что мужа у нее как бы и вовсе нет, и весть о том, что Карл вот-вот отдаст богу душу, не заставила ее поспешить к одру несчастного. Дофин же, который был привязан к отцу, не мог приехать в Париж, где его ожидало бы позорное пленение. Узнав о том, что король Франции навсегда закрыл глаза, принц Карл торопливо короновался под именем Карла VII. Произошло это в Пуатье, довольно далеко от Парижа, и путь молодого монарха в столицу оказался нелегким.
…Церемония погребения короля-страдальца была очень пышной. В ней участвовало множество парижан, и все они оцепенели от негодования, когда прямо над свежей могилой новым королем Франции был объявлен Генрих VI, младенец шести месяцев от роду, сын Генриха V Английского. Французской столицей, как, собственно, и доброй половиной страны, владели тогда англичане. Карл VII, бывший дофин, долго еще собирался с силами, чтобы войти в свой добрый город Париж и воссесть на трон, принадлежавший ему по праву рождения. В 1429 году в Реймсе он был коронован еще раз, и короновала его тогда юная Жанна д'Арк, которая, кстати сказать, была выдана им потом англичанам – ибо «того требовали государственные интересы Франции». За четыре десятка лет, что он провел на престоле, Карл VII научился предавать, продавать и торговаться. И помнят его не только как убийцу Орлеанской девы, но и как мудрого правителя, сумевшего положить конец изнурительной Столетней войне.
А Изабелла пережила мужа на целых тринадцать лет. Она провела их во дворце Сен-Поль, и мы не знаем, какие сны ей снились и какие призраки являлись к ее изголовью.
Похоронили королеву рядом с мужем, в усыпальнице аббатства Сен-Дени, и на могильной плите начертали:
6. Маргаритка среди роз
«Я, конечно, всецело предан моему королю, – мрачно размышлял сэр Уильям Пол, граф Суффолк, вышагивая по аккуратным, усыпанным песком дорожкам аббатства Бомон-ле-Тур, – но почему выбор пал именно на меня? Я же поклялся, что ноги моей больше не будет во Франции, этой ненавистной дикой стране, которая нисколько не ценит заботы, проявляемой о ней англичанами…»
Милорд остановился, в задумчивости погладил пальцем нежные лепестки пылавшего в солнечных лучах цветка шиповника и пробормотал себе под нос:
– «
Тут за спиной храброго воина послышался смешок, и он стремительно обернулся. Перед ним стояло хрупкое большеглазое создание, наряженное по последней моде. На гладком белоснежном лбу сияла драгоценная диадема, распущенные и слегка подвитые волосы падали на плечи, остроугольный вырез зеленого шелкового платья позволял видеть нежную шею и высоко поднятые – благодаря стягивавшему талию поясу – округлости грудей. Девушке было не больше пятнадцати, но держалась она смело и глаз долу не опускала.
– Твердите псалмы, милорд, и тут же рассуждаете о женщинах? – раздался чей-то голос, и Суффолк с трудом оторвал взгляд от юной прелестницы и посмотрел на ее спутницу. Оказалось, что это ее смех он только что слышал. Губы Изабеллы Лотарингской – матери очаровательной девушки – все еще изгибались в улыбке.
Суффолк молча поклонился. Он не знал, что сказать. Старый солдат растерялся, и все вежливые слова, которые он приготовил для встречи с невестой своего молодого государя Генриха VI, вылетели у него из головы. Да, конечно, его еще в Англии предупреждали, что дочь Изабеллы Лотарингской и Рене, короля Сицилии, отличается поразительной красотой, но что такое рассказы в сравнении с действительностью?
В памяти Суффолка молнией вспыхнуло воспоминание о разговоре, который состоялся у него перед отъездом во Францию. К нему пришел тогда кардинал Винчестерский, герцог Бофор, озабоченный и встревоженный.
– Глочестер опять пытался внушить королю, как важно нам продолжать войну с Францией, – сказал он, коротко поздоровавшись.
– Но, милорд, – удивился Суффолк, – как же так? Я говорил с герцогом вчера вечером, и он заверил меня, что разделяет нашу с вами тревогу за судьбы Англии. Мол, если война продлится еще хотя бы полгода, простолюдины взбунтуются, а этого допустить нельзя…
– И вы отнеслись к его словам всерьез? – Бофор даже ногой притопнул от досады. – Боже мой, милорд, вы действительно скорее воин, чем политик. Да, мой племянник коварен, как хорек, и к тому же мнит себя великим полководцем!
– Мне это известно, – помимо воли улыбнулся граф. – Он горделиво заявил, что любые враги разбегаются в страхе, едва завидят его, воинственного и смелого, как все Плантагенеты!
– Народ любит Глочестера, – пробормотал кардинал в раздумье, – любит – и прощает ему все выходки. Если он соберет под свои знамена побольше воинов и захочет взойти на английский престол, я не знаю, как обернутся дела. Вот почему нашего короля надо побыстрее женить! Причем женить на француженке, дабы добиться перемирия! – И Бофор несколько раз кивнул, что всегда было у него признаком сильного волнения.
– Да, если у государя родится наследник, Глочестеру придется поумерить свой пыл. Не видать ему тогда трона, и сторонников у него сразу убавится, – согласился Суффолк и тут же спросил с тревогой: – А точно ли так хороша эта Маргарита Анжуйская? Ведь король Генрих мало интересуется женщинами, он для этого слишком набожен…
