Ночные тайны королев

сыскать». А когда ей становилось грустно, то царь торопился прислать бутылку токайского с пожеланием: «Дай бог на здоровье вам пить; а мы про ваше здоровье пили».

Царь постоянно заботился о Катерине. Забывая первенца-сына, решительно изгладив из памяти образ злополучной первой супруги, а за ней и Анны Монс, он как зеницу ока хранил и оберегал новую и более счастливую фаворитку. Он тщательно расписывал ей маршрут, если она отправлялась без него в какую- нибудь поездку, он справлялся о ее здоровье, когда она бывала в тягости, едва ли не каждый день и постоянно подчеркивал, что волнуется именно за нее, а не за ребенка, хотя она должна была родить ему наследника престола, потому что на Алексея царь с некоторых пор надежды возлагать перестал.

Чем же так пленила сурового и грозного царя эта женщина из простонародья? Как удалось ей управлять этим столь прежде непостоянным человеком?

Она отнюдь не была красавицей. Черты ее лица даже, пожалуй, могли изумить своей неправильностью, но в полных щеках Катерины Алексеевны, во вздернутом носике, в бархатных – то горящих огнем страсти, то томных – глазах, в ее алых губах и круглом подбородке заключалось столько неизъяснимой прелести, а высокая пышная грудь была столь маняща, что привязанность Петра к фаворитке, к «сердешненькому другу», казалась естественной.

Царевич Алексей, который по вполне понятным причинам не слишком жаловал новоявленную государыню, не раз говаривал с раздражением своим близким людям:

– А главное, что мне обидно, так это батюшкины слова о ней. Мол, она, мачеха-то моя, умна! С ней можно о политике толковать, потому что присоветовать дельное умеет. – И добавлял с горечью: – Матушка-то, царица Авдотья, у него в глупых ходила.

От Катерины Алексеевны не требовалось особой образованности (да и о какой вообще образованности могла идти речь, если она была неграмотна?), но ей от природы дано было искусство сочувствия. Если же учесть, что Петр, как и любая незаурядная личность, всегда чувствовал себя одиноким (даже в окружении множества людей), то ясно, как должен он был ценить ту, что могла выслушать его, ни о чем не прося, утереть слезы, поплакать, сострадая, и по-матерински прижать к груди, когда одолевала хворь.

Катерина Алексеевна родила мужу вне брака двух дочерей – Анну и Елизавету и (уже после свадьбы) двоих сыновей – Петра и Павла. Наследником же все еще официально считался Алексей Петрович, сын Евдокии, и сердце нежной матери восстало против этого. Катерина не любила пасынка и упорно (хотя зачастую, возможно, бессознательно) настраивала против него мужа.

…После пострижения матери маленький царевич Алексей остался на попечении сестер отца в старом подмосковном, а потом московском дворце. Кто занимался его воспитанием, неизвестно. Петру некогда было обращать внимание на сына; иногда, впрочем, он вдруг спохватывался и принимался рассуждать о необходимости отправить Алексея на учебу за границу, но дела за словами не следовали. Так что в основном царевич рос под влиянием не воспитания, но – среды. Волей-неволей его фигура притягивала к себе всех противников нового, того, что внесено было в жизнь России Петром.

Алексей был благочестив, но благочестив показно; он обожал то, что терпеть не мог его энергичный отец, а именно: созерцательное бездействие. И вдобавок царевич, человек вообще-то неглупый и незлой, был достаточно слаб духом и потому пристрастился к вину.

– Не люблю бывать с батюшкой, – жаловался он. – Мне это хуже каторги. Все теребит, все чего-то от меня добивается. А я его боюсь и не понимаю.

Петр же с годами действительно все чаще пытался приобщить сына к государственным делам. Он повсюду возил его с собой и несколько раз давал важные поручения, с которыми царевич не справлялся. Петр приходил от этого в такое неистовство, что жестоко бил сына, но это, разумеется, не помогало и не могло помочь. Царевич еще больше замыкался в себе, и в его голосе при разговоре с отцом начинала звучать та самая покорность судьбе, что граничила с гордыней и очень раздражала Петра в Евдокии Лопухиной.

Царь никак не желал смириться с тем, что наследнику престола не под силу стать опорой стареющему отцу. И в 1710 году Петр решил женить сына – конечно же, на иноземке. Выбор пал на Шарлотту, дочь герцога Вольфенбютельского и воспитанницу польского короля Августа.

Когда царевич находился на водах в Карлсбаде, ему устроили встречу с невестой. Первое свидание не произвело на Алексея приятного впечатления, ибо у него были несколько иные представления о женской красоте. Он предпочитал особ шумных и ярких, а Шарлотта была слишком уж изящна, слишком грациозна… короче говоря, она показалась ему европейкой до мозга костей и потому не понравилась. Однако же против воли отца он не пошел и женился на этой девушке, которая искренне привязалась к нему… что, впрочем, было немудрено, потому что Алексей отличался привлекательной внешностью и умел, когда хотел, быть любезным и обходительным.

Свадьбу сыграли четырнадцатого октября 1711 года в Торгау, где русский священник в присутствии царя, польской королевы, канцлера Головкина и семейства Вольфенбютельского герцога обвенчал царевича с принцессой Шарлоттой.

К сожалению, через два дня после свадьбы произошел случай, который огорчил Алексея и убедил его в том, что жена навсегда останется ему чужой. Петр сказал, обращаясь к сыну и указывая на Шарлотту:

– Я теперь возлагаю всю свою надежду на влияние умной жены твоей; если ты не исправишься и не откажешься от старых обычаев, то навсегда останешься негодным.

Царевич настороженно взглянул на Шарлотту. Отныне он видел в ней доносчицу и предполагал, что она часто жалуется на него царю.

Однако же Алексей исправно выполнял свой супружеский долг, и у него родился сын, маленький Петр.

Итак, в России теперь были два возможных претендента на престол, два тезки – сын царя Петр Петрович и сын Алексея Петр Алексеевич. И государь решил навсегда удалить старшего сына от трона. В 1715 году, после смерти царевны Шарлотты, Петр передал Алексею большое письмо, в котором указывал на его полную и вопиющую неспособность к делам и требовал либо исправиться, либо отказаться от надежды когда-нибудь сделаться царем.

Получив послание отца, Алексей пришел в отчаяние. Он поспешно собрал своих постоянных советников: Лопухиных, Вяземского и офицера Кикина (последний был поистине злым гением Алексея, потому что давал ему самые что ни на есть дурные советы).

– Отец не пощадит меня, – сказал царевич. – Что же предпринять?

И ему посоветовали отречься от престола, но лишь для вида, а потом действовать по обстоятельствам.

Царевич написал Петру короткое почтительное письмо:

«Государь и отец!

Ваш сын действительно чувствует себя неспособным управлять государством и просит своего царя лишить его престола и завещать его второму сыну, родившемуся от царицы Екатерины. Сын ваш для себя просит только, как единственную милость, назначить ему пенсию для существования».

Царь рассердился. Он сам никогда не сдавался без борьбы, и покорность сына не могла прийтись ему по вкусу. К тому же она показалась царю подозрительной. И он написал сыну второе письмо:

«Ты в твоем ответе говоришь только о наследстве и не отвечаешь на то, что меня всего более занимает, – о твоей неспособности, о твоем равнодушии к общему благу…

Все знают, что ты ненавидишь мое дело, что ты после меня разрушишь все, что я сделал для моего народа. Невозможно, чтобы ты оставался негодным, ни рыбой ни мясом. Переменись, покажись моим достойным наследником или будь монахом; иначе дух мой не успокоится, особенно теперь, когда мое здоровье слабо. Дай ответ письменно или словесно. Если не послушаешься, то я с тобой поступлю, как с простым преступником».

– Клобук к голове не гвоздем прибит, – сказал Кикин. – Ты, царевич, законный наследник, таким и останешься. Пробьет еще твой час! – И Алексей короткой запиской известил отца о своем намерении уйти в монастырь.

Петр как раз в это время собирался в Мекленбург. Он пришел к сыну в крайнем раздражении и сказал:

– Не торопись. Ты еще молод, ты можешь вернуться на верный путь. Подумай, я буду ждать шесть