Понимая, что ловушка, в которую заманили его и королеву, сработала как нельзя лучше, что гнев, который он читал в глазах короля, отправит его на плаху, Рено все-таки сделал попытку объясниться.
– Сир, – начал он, – все, что вы видите, свидетельствует против меня, но…
– Я сказал: в тюрьму! Будьте счастливы, что я не убил вас здесь же и собственными руками!
Произнести еще хоть слово значило умереть, Рено покорно встал с колен и последовал за Жуанвилем, которого раздирали противоречивые чувства: он не знал, что думать и что говорить. Проходя по залу, где начался пожар и куда выходили комнаты придворных дам королевы, Рено сообразил, что причиной пожара стала опрокинутая жаровня, огонь сжег драпировки и ковры, но оказался бессилен перед каменными стенами. Стражники старательно тушили тлеющие лоскутья. «Больше страха, чем беды», – с удовлетворением подумал Рено и, уже выйдя на лестничную площадку, успел заметить Маргариту – она бежала к спальне сына, а из детской выскочила растрепанная Адель, вопя о том, что ее, мадам де Монфор и малыша заперли!
Проходя по двору, где теперь толпилось множество народу, и направляясь к башне с воротами, которая служила тюрьмой, Жуанвиль, державшийся крайне чопорно, все-таки задал вопрос, который жег ему губы.
– И давно королева дарит вам свои милости? – осведомился он ледяным тоном.
– Она не дарила мне их никогда. Меня заманили к ней обманным письмом… Я могу его показать. О Господи! Я оставил его в монашеской рясе, в которой пришел…
– Какой еще монашеской рясе? Что вы выдумываете? Скажите лучше, как случилось, что вас, которого все считали погибшим, находят среди ночи в покоях королевы? Господи Боже мой! Какой постыдный скандал!
– Никакого скандала! Я объясню королю, почему оказался в королевских покоях… Если, конечно, он пожелает меня выслушать, прежде чем отрубит голову… Но до тех пор – умоляю вас всей силой моего отчаяния – скажите ему, чтобы он занялся демуазель де Фос. Я уверен, что это она подстроила мне западню. Любой ценой ее нужно удалить от мадам Маргариты. Она хочет убить ее и маленького принца, потому что они с братом поклялись уничтожить все, что дорого сердцу нашего господина! Жуанвиль, заклинаю вас, скажите Его Величеству об этом. Если не ради меня, то ради королевы!
Сенешаль, внезапно став необыкновенно серьезным, проникновенно посмотрел в глаза узнику и сказал:
– Клянусь честью! Я непременно все передам королю. Дама де Фос мне никогда не нравилась.
– Благодарю вас.
Они пришли в караульню, над которой находилось несколько тюремных камер для тех, кто совершил какие-либо провинности во дворце. Настоящая тюрьма Сен-Жан-д’Акр находилась в крепости, и отвечали за нее рыцари-госпитальеры. Король не отправил Рено в городскую тюрьму, не желая предавать огласке столь деликатное дело. Жуанвиль передал Рено офицеру, и тот повел арестанта вверх по лестнице. Вдруг Рено вновь кинулся к Жуанвилю.
– Еще одно поручение! Постарайтесь узнать, что с дамой де Валькроз.
– Вы отыскали ее?
– Да. И оставил по ее просьбе в монастыре Святой Клары. Но, узнав, что королева часто остается одна с мадемуазель де Фос, я вернулся в монастырь и убедил даму Санси вернуться во дворец. Она пообещала мне, но так и не приехала!
Сенешаль воздел руки к небу.
– Боже мой! Да что же это такое! Стоило нам уехать, и все точно сошли с ума! Слава богу, что мы вернулись. Готовьтесь к смерти спокойно! Я всем займусь сам. И займусь тотчас же! Не беспокойтесь!
Жуанвиль выбежал из караульни, а Рено в каменном мешке на втором этаже заковали в цепи и оставили наедине со своими мыслями. Горечь в них мешалась с неизъяснимой сладостью, потому что Рено был весь во власти той волшебной минуты, когда Маргарита призналась, что любит его. Он никогда не надеялся услышать от нее признания. Еще она сказала, что на большее он не может рассчитывать. Он и не рассчитывал. Ее любовь осветит те недолгие часы, что отделяют его от смерти. Рено не питал иллюзий, он ждал палача, который избавит короля от мужчины, находившегося в его отсутствие в спальне его жены.
За прошедшие семь лет Рено в третий раз оказался в тюрьме, избежав заточения в Эль-Мансуре. Четвертого не будет, и Рено был рад этому, потому что жизнь потеряла для него всякий смысл: настоящий Крест Спасителя был уничтожен, Робер д’Артуа, которого он так любил и которому служил с такой радостью, отправился в рай, где отдыхают герои и куда Рено путь заказан. Конечно, он мог бы служить королю, но в глубине души Рено знал, что он его никогда не полюбит. Может быть, потому, что король был слишком велик для такого обычного человека, каким был рыцарь, – слишком велик, слишком благороден, слишком предан Богу. Святость, к которой стремился Людовик и которой он, несомненно, достигнет, вынуждала его жить в слишком чистом, в слишком разреженном воздухе, он не годился для легких простого смертного. Бланка Кастильская выковала его, словно драгоценный кинжал: блеск стали ослеплял, а близость ранила. И, может быть, сердце Маргариты тоже истекает кровью… Маргарита! На миг их губы соединились, дыхание смешалось. За этот миг стоило заплатить жизнью. Рыцарь, предавший своего господина, унесет его с собой в землю, которая скоро примет его в свои объятья. Рено молил Бога, чтобы смерть была короткой, чтобы его избавили от страшных пыток, которые вменены за оскорбление Его Величества. Он не желал их себе не потому, что боялся мук, а потому, что его последний вздох будет мучительным стоном, а ему хотелось, чтобы Маргарита помнила о нем вовсе не как о кровоточащем куске мяса, повешенном на виселице… Что до всего остального, то Санси он доверит – теперь он знал, как она ему дорога, – заботам Жуанвиля, Пернона и Василия и умрет, примирившись с людьми и с самим собой. Рено не оставлял надежды, что Бог в неизреченном своем милосердии не отвергнет его неудавшуюся жизнь. Он долго молился и молитвой укрепил свое мужество.
День клонился к вечеру, солнце уже опустилось за горизонт, когда за Рено пришли. Сержант с двумя солдатами повели его, но не через двор, а пустынными коридорами и доставили в маленькую часовню, построенную когда-то Гуго Шампанским для своей жены Изабеллы. В часовне находился король – в белой рубахе до пят он простерся ниц перед алтарем, освещенным двумя свечами из красного воска. Король был погружен в молитву и не услышал ни скрипа двери, ни шагов сержанта, который привел узника, ни звона цепей, в которые был закован Рено.
Ожидание показалось Рено вечностью. Наконец Людовик встал, властным жестом руки приказал сержанту удалиться, и рука его вновь спряталась в широком рукаве рубахи. Людовик подошел к высокому резному креслу, стоявшему слева от алтаря, и сел в него. Послышался его голос:
– Рыцарь де Куртене, здесь вы стоите перед Богом, а не передо мной, чтобы ответить за свои деяния. Здесь вы не можете лгать.
– Мне незачем лгать. И если я вчера находился в покоях королевы, то только ради того, чтобы спасти ее.
– От чего спасти?
– От опасности, которую представляет для королевы мадемуазель де Фос. Ее брат, Ронселен де Фос, поклялся страшно отомстить королю и его близким. Сестра – орудие в руках брата.
– Что мы сделали этому Ронселену?
– Юная девушка, которую он любил, погибла в костре Монсегюра. Она была дочерью владелицы замка и последовала за матерью в огонь.
– Вот в чем дело!
Наступило молчание. Король погрузился в размышления. Рено догадался, что мирная тишина часовни наполнилась треском бушующего пламени и отчаянными криками жертв… Когда Людовик заговорил, он говорил сам с собой, а не со скованным цепями рыцарем, который смотрел на него с нетерпением.
– Я не хотел этого. Но закон есть закон, и ересь – в особенности эта – должна быть искоренена. Несчастные отрицают божественность Иисуса Христа, делят власть над миром между богом света и властителем тьмы. Земля во власти дьявола, она обитель порока и обречена на гибель. Так они считают. Но неужели Франция, мое прекрасное королевство, – создание сатаны? Поддерживать подобное безумие было бы непростительным преступлением…
Людовик забыл об узнике. Его взгляд был устремлен к большому византийскому кресту, висевшему
