поблагодарил ее серебряной монеткой за труды и отправился к себе в номер, где его дожидался Жакмен, вернувшись после прогулки по городу. Гулял он в основном вокруг особняка де Фонтенаков, стараясь получше изучить подходы к нему, улочки и переулки.
В ожидании Альбана он теперь отдыхал, сидя на подоконнике. Грыз яблоко и любовался великолепным силуэтом старого королевского дворца, который так красиво вырисовывался на синем ночном небе. Жакмену исполнилось девятнадцать лет, у него были темные волосы, темные глаза и темная одежда. Он обладал бесценным для полицейского даром — умел мгновенно стать незаметным. Для этого ему нужно было только опустить глаза, которые отличались удивительной бойкостью и живостью.
Появление начальника ничуть не помешало занятиям Жакмена.
— Есть новости? — осведомился Альбан, сняв с себя колет[66] и бросив его на постель. — Нашел что-нибудь интересное?
Жакмен догрыз яблоко и бросил огрызок за окно.
— Да как сказать! Возможно, мы здесь только зря время теряем. Особняк Фонтенаков задраен наглухо и больше похож на склеп, чем на жилой дом. Ни проблеска света, ни искорки жизни.
— Нашел бы кого-нибудь из слуг, потолковал бы, расспросил.
— Кого там найдешь, скажете тоже! Они либо спать ложатся засветло, либо уехали куда-нибудь. Может, у них есть другое поместье, за городом?
— Я об этом ничего не слышал. И к тому же далеко не у всех знатных людей бывают загородные поместья.
— Но фамилия Фонтенак не здешняя.
— Да, конечно. Они родом из Гаскони. Но я не знаю, есть у них там земли или нет. По словам месье де ла Рейни, с которым я как-то беседовал, эта ветвь Фонтенаков происходит от младшего сына в семье, который приехал в Париж в 1600 году по приглашению герцога Эпернонского, когда тот решил создать для короля Генриха III особую охрану. Отряд этот именовался потом Сорок пять и командовал им господин де Луаньяк, он защищал короля от Святой лиги и герцога де Гиза[67]. Гасконские дворяне были бедными, терять им было нечего, а приобрести они могли все. Они и казнили герцога де Гиза.
— Казнили? А я слышал, что его убили.
— Король не убивает мятежного вассала, а казнит его. Если бы он отправил тогда герцога на эшафот, то поднялось бы восстание. Детей у короля не было, но оставлять трон Гизам он не хотел ни за что, хотя прекрасно понимал, что они от своего не отступятся и, в конце концов, убьют его. Так и случилось: сестра казненного Гиза вложила в руку Жака Клемана[68] кинжал, и он обагрился королевской кровью. Но король, умирая, в самую последнюю минуту успел передать Францию своему зятю, великому беарнцу[69], который и стал Генрихом IV, тем самым добрым королем Генрихом, изображение которого красуется на вывеске нашего постоялого двора. А теперь, прослушав лекцию по истории, нам с тобой ничего другого не остается, как лечь спать. А что будет завтра, посмотрим!
Глава 9
Дамский праздник
Юный Жакмен — а если называть его полным именем, то Жакмен Безуши, что совсем не соответствовало действительности, потому что он всегда держал свои ушки на макушке, — терпеть не мог оставаться, как он говорил, на бобах. Поэтому на следующий день, едва только рассвело, он уже бежал к особняку де Фонтенаков, встав куда раньше своего начальника, который, верный образу провинциального дворянина, вынужден был подольше оставаться в постели. Была пятница, рыночный день, и городские улицы, такие пустынные и сонные вчера вечером, теперь полнились бодрым и гулким стуком сабо — крестьяне с тележками везли зелень, дичь, овощи и фрукты, торопясь занять место под шатром крытого рынка.
К своему несказанному изумлению, Жакмен увидел, что ворота особняка де Фонтенаков широко распахнуты и во дворе суетятся рабочие. Они мельтешили вокруг левого крыла особняка, которое, судя по всему, совсем недавно горело.
Мальчишка, возивший на тачке строительный мусор, сердито окликнул Жакмена:
— Чего стоишь, разиня? Других дел нет, только смотреть, как другие работают?
— Есть. Но очень уж мне по душе строительные работы! Такую красоту возводят мастера! — отвечал Жакмен, не моргнув глазом. — А здесь, говорят, произошло недавно несчастье?
— Это правда, что было, то было. Хорошо еще...
Но мальчишка не успел больше и слова сказать, потому что с крыльца послышался властный голос:
— Работы невпроворот, а он точит лясы с посторонними! Ну-ка, быстро за дело! А тебе что тут надо, незнакомец?
К ним обращался красиво одетый господин в костюме из вишневого бархата с белыми кружевными манжетами и воротником. Он стоял на крыльце, опираясь на резную трость, и недовольно смотрел на них.
Молодой, стройный, с иссиня-черными волосами, он был бы очень недурен собой, если бы не острые белые зубы, которые придавали его узкому смуглому лицу какой-то волчий оскал. Его глаза были так глубоко посажены и упрятаны под густыми насупленными бровями, что невозможно было их разглядеть. Но, скорее всего, эти глаза были черными. «Ла Пивардьер собственной персоной!» — тут же сообразил Жакмен, вспомнив, как его описывал Делаланд. Но юноша не сдвинулся с места, а, напротив, отвесил низкий поклон, как положено слуге из хорошего дома:
— Ничего особенного, сударь, — вежливо, но без всякой робости отозвался он. — Я пришел осведомиться, примет ли мадам баронесса де Фонтенак моего господина.
— А как зовут твоего господина и кто он такой?
— Его зовут виконт де Воксбрюн. Мы едем из Абевиля, и господин виконт, направляясь в Париж, желает высказать свое почтение мадам баронессе...
— Они знакомы?
— Нет, но его покойный отец...
— Провинциалы! Все понятно! — недовольно процедил молодой человек. — Мадам баронессы здесь нет. Нужно быть последним идиотом, чтобы вообразить, что она способна жить среди этой разрухи, в пыли и суете.
— Неужели и комнаты сгорели?
— Тебе-то какое до этого дело?
— Я обязан обо всем подробно доложить своему господину.
— А где он сам?
— Остановился на постоялом дворе «Добрый король Генрих». Но если мадам баронесса сейчас в Париже, то это даже к лучшему, потому что...
— Она не в Париже. Но где бы она ни находилась, мадам де Фонтенак не в состоянии сейчас принимать гостей. Пожар произвел на нее слишком тяжелое впечатление. В общем, можешь передать своему господину благодарность и поприветствовать его от имени баронессы.
Разговор был исчерпан. Жакмен понял, что от него хотят как можно скорее избавиться, и уж вовсе не желают, чтобы здесь появлялся виконт де Воксбрюн, кем бы он там ни был. Он поклонился и вышел со двора. Паренек с тачкой стоял за воротами возле только что подъехавшей повозки. Жакмен подошел к нему и постарался встать так, чтобы с крыльца его не было видно.
— А что в доме-то сгорело? — полюбопытствовал он. — Неужто жилые комнаты?
Паренек насупился, явно собираясь отшить назойливого приставалу, но серебряная монетка, блеснувшая в руке незнакомца, изменила его намерение.
— Я мало что знаю про этот дом, — начал он. — Говорят, что сгорела эта... вот... библиотека...
