этом совете должны были состоять принц де Конде, Мазарини, канцлер Сегье, суперинтендант финансов Бутийе и господин де Шавиньи. Наконец, король повелел устроить крестины дофина, крестной матерью которого выбрали принцессу де Конде, а крестным отцом – Мазарини. Перед королевскими похоронами крестины стали последней торжественной церемонией в правление Людовика XIII. Маленький дофин, облаченный в серебристую мантию, воспринял святое таинство крещения с серьезностью, поразившей всех собравшихся. Позднее он столь же серьезно ответил на вопрос, заданный ему отцом:
– Сын мой, какое имя вы теперь носите?
– Людовик XIV, папа...
– Пока еще нет, но скоро вы станете его носить, если будет на то воля Божья.
Однако король прожил еще несколько недель, которые были исполнены тяжких страданий и кратковременных улучшений; к Людовику XIII дважды приезжал господин Венсан, чтобы озарить больного своей пылкой верой, доброй улыбкой и полными радушия и простоты проповедями. Сильви, благодарившей господина Венсана за то, что он в свое время проявил заботу и о ней, святой человек сказал:
– Я был не прав, решив направить вас в монастырь. Выходите замуж, моя милая! Вам нужен хороший супруг, у вас будет прекрасная семья.
– Она уже нашла супруга, – заметила Анна Австрийская, – но сейчас обстоятельства мало благоприятствуют свадьбе.
Живые черные глаза старика словно погрузились в глаза девушки; господин Венсан, казалось, хотел разгадать, что творится в душе Сильви.
– Чем раньше, тем будет лучше, – ответил он.
Но Сильви так не считала. Она знала – королева часто говорила об этом в ее присутствии, – что Анна Австрийская, став регентшей, первым делом немедленно вернет всех изгнанников. И не только Сильви страстно желала вновь видеть Франсуа.
Тринадцатого мая утром Людовик XIII открыл глаза и, узнав среди тех, кто толпился в спальне, принца де Конде, обратился к нему:
– Принц, враг с большой, мощной армией подошел к нашей границе...
– Государь! Но что мы можем...
– Дайте мне... сказать! Я знаю... через неделю ваш сын отбросит его с позором... и победит!
Странный дар предвидения присущ умирающим! Спустя неделю в Рокруа молодой герцог Энгиенский надолго вышвырнет испанцев из Франции...
Четырнадцатого мая между двумя и тремя часами пополудни Людовик, тринадцатый король, носящий это имя, отдал Богу душу с именем Иисуса на устах. Тридцать три года назад, день в день, Равальяк убил его отца Генриха IV...
Прежде чем король испустил дух, королева, согласно обычаю, в сопровождении трех фрейлин (среди них была и мадемуазель де Вален) покинула покои умирающего, то есть Новый замок, чтобы перебраться в Старый замок, где находились дофин и его брат. Молитвенный шепот наполнял загородный дворец, где уже несколько лет обосновалась Анна Австрийская.
В ту минуту, когда в вестибюль вошла маленькая группа людей, Сильви испытала такое сильное потрясение, что выронила из рук молитвенник. В роскошном черном камзоле, расшитом бисером, – этот наряд подчеркивал его золотистые волосы, – перед ней стоял мужчина, за спиной которого держались три его вассала; он преклонил перед королевой колено.
– Ваше величество, – сказал герцог де Бофор, – я вернулся по зову монсеньора, архиепископа Лизье, как того желало ваше величество. И готов преданно служить вам!
Анна Австрийская протянула ему руку для поцелуя, не скрывая радости, горевшей в ее глазах:
– Встаньте, господин герцог, и проводите нас...
И в этот миг послышался погребальный звон церковного колокола. Все опустились на колени, и после недолгого благоговейного молчания королева закончила фразу:
– Мы идем к королю!
Услышав титул, который теперь увенчивал ее маленького ученика, Сильви вздрогнула. Вся группа молча направилась в Старый дворец. Франсуа шел чуть позади королевы и не заметил Сильви: о ее возвращении ко двору он не знал. Сильви видела только его широкие плечи и затылок. Сердце ее готово было вырваться из груди. Ведь она впервые увидит рядом с дофином его настоящего отца.
В покоях сыновей Анна Австрийская обняла Людовика и нежно поцеловала; потом, отступив назад, склонилась перед мальчиком в глубоком поклоне, прежде чем поцеловать ему ручку.
– Ваше величество, вы видите перед собой вашу мать и верную подданную, – сказала она с волнением, из-за которого был особенно заметен ее испанский акцент...
Затем она гордо выпрямилась и пригласила подойти Франсуа, который склонился в низком поклоне.
– Позвольте представить вам господина герцога де Бофора, вашего кузена и нашего друга, кому я поручаю и вас, и вашего брата. Он будет преданно о вас заботиться: это честнейший человек в королевстве.
Мальчик промолчал, но улыбка, с какой он смотрел на мать, исчезла с его лица, неожиданно сменившись серьезным выражением. Он подал руку Франсуа, который, стоя на коленях, коснулся ее губами. Руки герцога де Бофора при этом дрожали...
Больше ничего сказано не было: от ворвавшейся на парадный двор кавалькады всадников содрогнулись лестницы и даже стены замка. Вслед за Месье и принцем де Конде весь двор, вверив покойника молитвам священников и заботам бальзамировщиков, сломя голову примчался к новому монарху, как это всегда бывает при смене царствования; придворные даже помыслить не могли, что именно этот маленький мальчик, кому не исполнилось и пяти лет, станет Королем-Солнцем и опалит их жаркими лучами...
Это был необыкновенный день, в течение которого звезда Франсуа взошла в зенит славы. В один миг в руках герцога де Бофора сосредоточилась огромная власть: королева полагалась только на него во всех решениях, которые ей предстояло принять. Первым было решение завтра же вернуться в Париж, чтобы представить короля народу, а главное – парламенту, с помощью которого Анна Австрийская намеревалась добиться признания недействительным завещания Людовика XIII: она хотела единоличного регентства, без участия своего деверя и принца де Конде. Это подразумевало, что королеве будет достаточно помощи герцога де Бофора. Франсуа, тщательно соблюдая внешние формы траура, светился счастьем, в безумии своем полагая, что он наконец станет открыто жить с королевой.
В покоях королевы столпился весь двор. Людей было так много, что Анна Австрийская вдруг почувствовала смертельную усталость. Тут Бофор решил проявить себя.
– Господа, прошу всех удалиться! – зычным голосом вскричал он. – Королева желает отдохнуть.
– Кто при мне смеет говорить и отдавать приказы от имени королевы? – обиженно воскликнул принц де Конде.
– Это я, – ответил Франсуа, – и я всегда сумею отлично исполнить любой приказ, который отдаст мне ее величество.
– Неужели? Мне очень приятно знать, что это вы, и научить вас тому уважению, с каким вы обязаны относиться ко мне...
– В присутствии королевы я ничем вам не обязан...
– Господа, господа! – вмешалась Анна Австрийская. – Сегодня не тот день, чтобы ссориться. – Потом, когда де Конде, холодно поклонившись королеве, ушел вместе со своей свитой, она горестно вздохнула: – Господи Боже! Все потеряно! Вот и принц де Конде разгневался.
– Это не имеет значения, ваше величество, и ничего не потеряно! Завтра вся власть будет принадлежать вам, а нужные советы я сумею вам дать.
Ссора с Конде привела Франсуа в восторг. Он радовался, что сбил спесь с этого старого дурака, который посмел отказать ему в руке своей дочери, чтобы не навлекать гнев покойного кардинала...
Толпа визитеров разошлась, и скоро вокруг королевы остались лишь придворные дамы; среди мужчин исключение составляли дежурные офицеры. Только сейчас Франсуа заметил Сильви и неожиданно забыл об этикете.
– Опять вы? Но что вы делаете здесь? – воскликнул он, не затрудняя себя поисками слов.
– Вы сами видите, господин герцог, служу королеве. Я ее чтица... и к тому же даю уроки игры на гитаре королю Людовику XIV!
