– Право слово, в вас сидит бес! Последний раз я вас встретил...
– Последний раз вы дали мне понять, что мое настоящее место в монастыре. К сожалению, я не захотела уйти в монастырь, который тоже не особенно желал меня принять. Если вы к этому прибавите, что одна весьма могущественная особа забрала меня из монастыря и бросила в Бастилию, где я, наверное, оставалась бы до сих пор, не окажи мне помощи мои настоящие друзья...
– К ним я, разумеется, не принадлежу?
– Вы прекрасно знаете, что вы мой друг, – устало ответила Сильви. – Вы спасли меня от худшей участи, чем смерть, и спрятали там, где, по-вашему, я была в полной безопасности. Благодаря вам я узнала Бель- Иль, который полюбила всем сердцем, но вы даже не пытались узнать, как я там живу, и лучшее, что вы сочли мне предложить, когда я была вынуждена покинуть остров, это монастырь. И вы обошлись со мной так, словно я бесчестная служанка...
Они отошли в угол просторной комнаты, но их голоса, которые усиливал гнев, перекрывали гул разговоров.
– В чем дело? – подошла к ним королева. – Разве так встречаются старые друзья?
– Мадемуазель сердится, – недовольно проворчал Бофор, – а я всего лишь удивляюсь, что вижу мадемуазель де Лиль воскресшей при дворе.
– Теперь надо говорить не о мадемуазель де Лиль, а о Сильви де Вален... в ожидании другой, более знатной фамилии, – лукаво заметила Анна Австрийская, улыбаясь тому изумлению, в какое она повергла герцога де Бофора.
– Более знатной фамилии?
– Ну да... наша кошечка скоро станет госпожой герцогиней де Фонсом, имеющей право табурета, и будет моей фрейлиной...
– Герцогиней де...
Франсуа в самом деле был удивлен, но при этом испытывал недобрые чувства. Он даже не пытался скрыть своего огорчения, что вызвало усмешку королевы, но она серьезным тоном закончила за Франсуа:
– ...Фонсом! Молодой герцог увлекся Сильви так пылко, что даже помчался в Тараскон, чтобы вырвать у короля приказ об освобождении своей возлюбленной, несправедливо арестованной как соучастница вашего отца в той темной истории с ядом. Он не только добился этого приказа, но и вернул мне Сильви. Отныне она его невеста...
Лицо Франсуа приняло ледяное выражение. Он склонился в таком неуклюжем поклоне, что, казалось, в любую минуту переломится пополам.
– Примите мои поздравления, мадемуазель! – сказал он. – Надеюсь, вы, по крайней мере, попросили разрешения на брак у герцогини Вандомской, моей матери, которая вас вырастила?
– Бесполезно напоминать мне об этом, – тихо ответила Сильви. – Всю жизнь я буду помнить о том, чем обязана госпоже герцогине...
– Это я попросила у герцогини разрешения в первый же день после смерти кардинала, когда она нанесла мне визит. Она была очень рада, и ваша сестра тоже, – сухо перебила Сильви королева.
– Ну что ж, чудесно! Теперь, ваше величество, позвольте мне откланяться! Я должен обойти посты королевских гвардейцев!
Отпустив низкий поклон, Франсуа ушел, даже не взглянув на Сильви, в глазах которой стояли слезы; королева, не заметив этого, отдала себя в руки горничных, которые готовили ее ко сну. Вдруг на плечо девушки легла чья-то рука и знакомый голос шепнул:
– Бывали минуты, когда я считала его глупым, а сейчас нахожу его поведение весьма забавным...
Радостно вскрикнув, Сильви обернулась и попала в объятия еще не снявшей дорожного костюма Мари д'Отфор, которая нежно ей улыбалась.
– Мари, наконец-то! После смерти кардинала я каждый день ждала вашего приезда...
– Король этого не хотел. Признаться, я очень спешила, когда королева прислала за мной карету в замок Ла-Флот. Я надеялась успеть отдать королю последний поклон уважения и любви. К несчастью, дороги не позволяют ездить быстро...
Теперь слезы появились в глазах Мари.
– Вы ведь любили его сильнее, чем сами думали? – спросила Сильви.
– Я поняла это слишком поздно. Наверное, потому, что я смутно это чувствовала, и была с ним, бедным моим королем, очень сурова!
Благодаря своей природной живости Мари скоро отогнала от себя грусть, как будто выбросила поношенный плащ.
– Поговорим о нас! У вас нет поводов приходить в отчаяние от грубостей вашего дорогого Франсуа. Странно, но они очень похожи на ревность.
– О какой ревности вы говорите, если здесь его окружают люди, которых он любит? Госпожа де Монбазон и короле...
– Возможно, но все-таки он уже давно привык считать вас своей собственностью, и я могу вас уверить, что Франсуа весьма недоволен вашим замужеством. Зато я просто в восторге! Став герцогиней, вы по положению будете ему равны... а Жан де Фонсом самый прелестный из всех знакомых мне мужчин.
Франсуа действительно так разгневался, что был уже не способен разобраться в собственных чувствах. В то время, когда он был близок к высшим почестям, а любовь королевы вознесла его к славе, когда его воле была покорна восхитительнейшая из любовниц, этот бесенок, напомнив Франсуа о своем существовании, заставил его сердце испытать щемящее чувство, природу которого он не мог уяснить. Самое невыносимое, наверное, состояло в том, что в своем искреннем простодушии самца, который, кстати, совсем не разбирался в тонкостях женской души, Франсуа думал, что страшный опыт, пережитый Сильви в замке Ла-Феррьер, навсегда отвратит ее от мысли о замужестве...
Однако, едва вступив на землю Франции, еще до встречи с королевой, Франсуа решил отомстить за Сильви. Взяв с собой Гансевиля, он в первый же вечер помчался на улицу Сен-Жюльен-ле-Повр. Дом Лафма стоял развороченный, с выбитыми стеклами; налицо были все признаки полного разгрома; запоздалые путники спешили мимо, бросая на него угрюмые взгляды. Лишь один человек, сидя на приступке, курил трубку, невозмутимо созерцая сорванные с петель ворота.
– Что случилось? – спросил Бофор. – Можно подумать, ураган пронесся...
– Самый страшный из ураганов: ураган народного гнева. Едва люди узнали о смерти Ришелье, сюда ринулась толпа. Мне кое-что известно: тут я был первый, и не без причины. Несколько месяцев назад я воткнул шпагу в грудь Лафма, который уцелел каким-то чудом. Вот я и пришел доделать работенку.
– Ого! – воскликнул Гансевиль, который знал почти о всех парижских происшествиях. – Уж не вы ли знаменитый капитан Кураж? Что, действуете теперь в открытую? А где ваша маска?
– Я надеваю ее только темной ночью. А вы, монсеньор, случаем не герцог де Бофор, герой парижан?
– Вы знаете меня?
– Конечно. Здесь все знают истинного внука Генриха IV. Люди очень хотели бы видеть его королем! Значит, ваша светлость, вы тоже искали Лафма?
– Да. За ним один старый должок. Куда же он делся?
– Никто ничего не знает. Он исчез, как сквозь землю провалился. Его нет ни здесь, ни в Ножане. Наверное, он сумел бежать...
– Это и требуется узнать. Если он жив и где-то скрывается, я все равно его найду. Дело идет о моей чести!
– И о моей, ваша светлость, хотя для вас это неважно. Как раз об этом я и размышлял, когда вы подъехали...
– В таком случае поделимся! Если вы что-то узнаете, сообщите мне об этом в Отель Вандом!
– А если я вам понадоблюсь, знайте, что вне главного Двора Чудес, куда заходить опасно, я под именем де Гарек привык бывать в кабаре «У двух ангелов». Каждый день я ненадолго там появляюсь в таком виде, в каком вы сейчас меня созерцаете...
Сказав это, разбойник поклонился и исчез в вечерних сумерках.
– Странный человек! – заметил Гансевиль. – Но, мне кажется, довольно приятный.
