– И на что ты надеялась? Соблазнить его? Одеваясь так, как ты одета?! Какая нелепость!
– Именно потому, что я не собиралась его соблазнять, я стала так одеваться. И потом решила ничего не менять, убедившись, что женщины так и бегают за ним по пятам.
– А почему в таком случае ты не уехала?
– Не знаю... Вернее, знаю. Я хотела узнать, что это за человек, и была наказана за свое любопытство – я полюбила! Нет, не его! Я полюбила его дом, людей, которые в нем живут, – удивительных и чудесных... Ах, отец, зачем так случилось, что вы оказались здесь именно сегодня?
– Погодите, погодите, – вступил в разговор Морозини, который на некоторое время просто потерял дар речи от изумления. – Вам не кажется, что теперь моя очередь задавать вопросы? Вы тут осыпаете друг друга малопонятными мне упреками, а я стою как дурак и слушаю вас. Я тоже имею право на объяснения. Прошу вас, пойдемте сядем среди тех зеленых аспидистрий и спокойно поговорим. А то мне кажется, что я попал в сумасшедший дом, а может, сам сошел с ума.
Мина и Кледерман последовали за ним, и все трое расположились за столиком, к которому тут же подошел официант и спросил, желают ли они что-нибудь съесть или выпить.
– Прекрасная мысль! – одобрил Морозини. – Мне, будьте любезны, принесите коньяк и, пожалуй, стакан воды со льдом. А вам что, Мина? Шоколад?
– Меня зовут Лиза.
– Я не желаю этого знать! Принесите чашку шоколада, мой друг! Он здесь великолепен, а мадемуазель обожает шоколад.
– Ну хоть в этом ты осталась швейцаркой, – вздохнул Кледерман. – Это утешает. Я возьму себе то же, что и князь.
– Прекрасно! А теперь мы разберемся, на каком мы свете. Если я правильно понял из вашей перепалки, то вы, моя дорогая Мина...
– Я уже сказала, что меня зовут Лиза.
– А я не хочу вас знать под этим именем! Мадемуазель Кледерман совершенно чужой мне человек. Тогда как к Мине ван Зельден я, напротив, испытываю большое уважение и нежную дружбу. И все мои домашние тоже! Прошу вас, останемся на ближайшие десять минут теми, кем мы были друг для друга все это время – патроном и его безупречной секретаршей. Вы должны будете пристроить ее к делу, Кледерман! Она выше всяких похвал. Может быть, иногда излишне строга, но зато ее выдающиеся таланты несомненны!
И вновь глаза девушки наполнились слезами. Она пыталась украдкой смахнуть их, а Морозини вдруг как будто в первый раз увидел эти глаза и пришел в восхищение. Боже мой! Да они настоящего фиалкового цвета! Два темно-синих бархатных озера в окружении густых, как камыш, ресниц... Из глубин его памяти вдруг прорвался голос госпожи де Соммьер, его мудрой и прозорливой тетушки: «Сколько бы ты ни упрямился, не желая видеть в ней женщину, она – женщина вопреки всему. И в свои двадцать два года имеет право мечтать!» Тетушка Амелия намекала, что Мина может быть влюблена в него. Но она ошибалась. Дочь богатейшего банкира из Цюриха сама только что подчеркнула, что удерживали ее возле Альдо только тепло его дома, его слуги и всепобеждающее обаяние Венеции...
– Ну, ну, стоит ли плакать? – примирительно проговорил венецианский князь. – Жить под чужим именем не такое уж большое преступление. Даже если ваш обман и причинил мне невольную боль.
– Вы сказали, что испытывали ко мне уважение и дружбу, – пробормотала Мина. – И это значит, что теперь, когда вы знаете правду, вы больше не испытываете ко мне добрых чувств?
– Какую правду вы имеете в виду? Вот вы пожелали узнать, что я за человек, и пришли к однозначному выводу, что имеете дело с ловеласом, который не внушает вам особой симпатии, но за чьей суетой забавно наблюдать. Этакое любопытное насекомое! А я все это время относился к вам с полным доверием. Что от него теперь осталось, мне пока трудно сказать. Мне нужна хотя бы ночь на размышления, чтобы понять, на каком я свете. Но прежде чем мы расстанемся, давайте покончим с делами. Вы привезли то, о чем я писал господину Бюто?
Она утвердительно кивнула и наклонилась к объемистой кожаной сумке, которую поставила на пол у своих ног.
– Не открывайте здесь! Я, конечно, благодарю вас за то, что вы совершили путешествие в такой опасной компании! Но вы, без сомнения, догадываетесь, что, узнай я о болезни моего друга Ги, я никогда бы не позволил себе переложить на вас его обязанности. Такого рода путешествия слишком опасны для юных девушек.
– Я не понимаю, почему я не могла бы его привезти? – внезапно возразила Мина, вновь обретая присущую ей самоуверенность и резковатую манеру поведения. – Не так давно я везла из Парижа в Венецию такую же, если не более ценную вещь...
– Какую же? – не замедлил спросить Кледерман, которого разговор увлекал все больше и больше. – Речь идет еще об одной королевской драгоценности?
– Это вас не касается, – отрезал Морозини. – И никто здесь не говорил о королевских драгоценностях.
– Скажите пожалуйста! – насмешливо протянул банкир. – Вы думаете, я не знаю, что там находится? – прибавил он, указывая на сумку своей дочери. – Вы собрались продать одну историческую вещицу полусумасшедшей даме – для такой драгоценности это самый печальный удел, какой только можно себе представить. Вы хорошо подумали, прежде чем решиться на этот шаг? «Зеркало Португалии» на голове у дочери продавца тушенки, или жареного арахиса, или не знаю еще какой дурацкой американской снеди!
– Невероятно! – вскричал Морозини. – Как вы ухитрились узнать об этом?
Кледерман хитро прищурился.
– В зимнем саду герцогини, мой дорогой! Я стоял за кустом, собираясь выкурить сигару, и имел нечаянное удовольствие услышать ваш разговор с грозной Авой. Клянусь, все это произошло помимо моей воли.
– Точно так же, как помимо вашей воли ваша дочь проникла в мой дом, чтобы следить за мной! Это у вас семейная мания.
– Скажем лучше, стечение обстоятельств. Морозини, будьте же хладнокровны, оставьте все ваши эмоции и покажите мне лучше «Зеркало»!
– Не называйте его «Зеркалом». Я совсем в этом не уверен.
– Верить в это буду я! Не забывайте, что у меня уже есть два его собрата по коллекции Мазарини. Ради третьего я готов пойти на любое безумство. Я не знаю, какую вы за него назначили цену, но заранее удваиваю ее.
– Вы что, в самом деле сумасшедший?
– Когда речь идет о драгоценных камнях? Безусловно! К тому же вы избежите изнуряющих переговоров. Вы же знаете, что у этих американок есть отвратительная привычка торговаться, как последний ростовщик. Вот увидите, она заставит вас снизить цену. Подумайте, это может ущемить интересы вашей старинной приятельницы!
– Вы плохо меня знаете, если так говорите.
– Вполне возможно, но я знаю, что вы аристократ, а Ава Риббсдейл – нет. К тому же, имея дело со мной, вы можете быть совершенно уверены, что я сохраню все в секрете, тогда как положиться на эту женщину невозможно. Потом, ваш бриллиант найдет у меня достойное окружение. А у нее? Ну что? Вы покажете мне его?
– Только не здесь. Мина...
Альдо не успел продолжить. Девушка, внезапно вспыхнув от гнева, вскочила на ноги, оттолкнула поднос, очень мало заботясь о том, что будет с чашками и стаканами, водрузила свою сумку на стол и достала из нее небольшой сверток, завернутый в самую обыкновенную бумагу и тщательно перевязанный. Сверток она швырнула на колени Морозини.
– Ваши драгоценности! Ваши проклятые драгоценности! Только они для вас обоих и существуют! Я оставляю вас в их обществе! Всего самого доброго!
Мужчины не успели даже шевельнуться, как она уже захлопнула свою сумку и, выскочив из-за стола, побежала по холлу. Широкие полы ее плаща развевались за ней, словно крылья огромной птицы. Альдо
