– Она будет здесь жить? И где же? В покоях донны Изабеллы?
Альдо взял Чечину за руку и повел к лестнице:
– Пойдем со мной! И ты тоже, Заккария... Так он привел их к двойной двери, за которой находилась комната его матери. Отныне никто не мог сюда войти: вход преграждали приколоченные с обеих сторон и скрещенные, словно алебарды невидимых стражников, два длинных весла от гондолы цветов рода Морозини.
– Вот! Фульвия и Ливия убрали комнату, потом закрыли ставни, а Дзиан по моему приказанию прикрепил вот это. Что касается... донны Анельки, я велел приготовить для нее лавровую комнату, до сих пор предназначавшуюся для высоких гостей...
На мгновение онемевшая от волнения Чечина вновь обрела голос и спросила:
– Ты тоже туда переберешься?
– У меня нет никакой причины для того, чтобы покидать мое привычное обиталище.
– В другом конце дома?
– Ну да! Мы разделим кров, но не постель.
– А... отец?
– За исключением сегодняшней церемонии, он больше никогда сюда не войдет. Я этого потребовал, и он согласился. Как ты думаешь, сможешь ты здесь жить при таких условиях... если, например, мне понадобится уехать?
Не беспокойся, смогу! А теперь я вернусь на кухню. К себе! И, пока я там, можешь кушать спокойно.
И вот теперь она стояла на коленях в часовне, в своем платье из черной тафты, с кружевным шарфом на голове, и молилась сосредоточенно и страстно, отчего между бровей у нее залегла складка.
Отвечать на вопросы священника было пыткой для Морозини. Он обещал любить свою подругу. В первый раз в своей жизни князь давал обещание, которое не собирался выполнять. Тягостное чувство, от которого он попытался избавиться, сказав себе, что свадьба – всего лишь комедия, а клятва – простая формальность. Разве та, что сейчас станет его женой, не произносила в точности те же слова, когда выходила замуж за Эрика Фэррэлса? Известно, чем это кончилось. Еще он спрашивал себя, что может испытывать в эту минуту женщина с ангельским лицом и телом нимфы, на которую он за время церемонии ни разу не взглянул? Даже когда их руки соединились для благословения, произнесенного священником из собора Сан-Марко, кузеном Анны-Марии и старым другом Альдо!
Когда князь предложил ей руку, чтобы вывести из часовни и проводить в лаковую гостиную, где был приготовлен ужин – обычай гостеприимства обязывал! – то почувствовал, как дрожит ее рука.
– Вам холодно? – спросил он.
– Нет... но неужели вы ни разу не улыбнетесь мне в день нашей свадьбы?
– Прошу меня извинить! Но обстоятельства таковы, что я не могу заставить себя это сделать.
– А ведь совсем недавно вы говорили, что любите меня, – вздохнула она. – Вы были готовы ради меня на любые безумства...
– Недавно? Мне кажется, это было давно... очень давно! Если хочешь сохранить любовь мужчины, лучше не прибегать к некоторым средствам.
– Это вина моего отца, и...
– Пожалуйста, не считайте меня дураком. Между вами все было обговорено, и, если бы вы его не позвали, его бы здесь не было.
– Неужели вы не можете понять, что я люблю вас и мечтала стать вашей женой? Все средства хороши для настоящей женщины, если она хочет добиться своего...
– Только не эти! Однако не угодно ли вам заняться нашими гостями? После у нас будет время договориться о том, какой образ жизни мы будем с вами вести.
Они церемонно прошествовали в залу, где под присмотром Заккарии, который в ту же минуту подал им на подносе бокалы с шампанским, дожидался накрытый стол. Альдо протянул бокал жене, подождал, пока подадут всем, взял свой бокал и произнес:
– Простите нас, друзья мои, за поспешный характер этой церемонии, но у нас было не так много времени, чтобы подготовиться. Впрочем, я и не хотел бы, чтобы было по-другому. Тем не менее благодарю вас. Но не за дружбу – я давно знаю ей цену, она никогда меня не подводила, и вы еще раз ее доказали, придя сюда сегодня вечером. Отныне здесь будет жить молодая женщина, которая, я надеюсь, тоже сумеет ее завоевать. Предлагаю вам выпить за здоровье молодой княгини Морозини!
Вот именно! – воскликнул Фабиани. – Выпьем за здоровье княгини и за ее счастливого супруга! Какой мужчина не пожелал бы оказаться на его месте? А теперь позвольте мне передать вам личные поздравления дуче и его горячее желание в ближайшее время принять в Риме чету, тем более дорогую его сердцу, что она была соединена нежными заботами его старого друга, графа Романа Солманского, имя которого я хочу присоединить к этому тосту в честь его детей!
Напрасно Альдо надеялся, что названное лицо постыдится явиться на этот небольшой прием. Если во время брачной церемонии Солманский держался скромно, то теперь выступил вперед и с торжествующей улыбкой на губах приблизился к своему сообщнику. Тот по-братски обнял его и похлопал по спине. Разжав наконец объятия, Солманский заговорил:
– Спасибо, дорогой друг, от всего сердца благодарю вас! А еще больше я благодарен великому человеку, который соблаговолил уделить минуту своего драгоценного времени, чтобы передать такое теплое послание моим милым детям! Он может быть уверен, что мы вскоре с радостью примем его приглашение и...
Его «милые дети»? Растерявшись от такой наглости и поняв, что Солманский снова обманул его и вовсе не намерен оставить его в покое, Морозини собрался было дать волю своему гневу. Но тут речь излишне
