письмо.
– Я... Не понимаю, о чем вы...
– Прекрасно понимаете! Речь о человеке, вернее, о принце, которого недавно доставили сюда из Константинополя и которого вам велено держать в заключении тайно. А также о письме, в котором черным по белому написано, что ваша жизнь и ваша честь принадлежат мне и что я могу потребовать того и другого, когда пожелаю.
– Так вот за чем вы явились? Вы ошибаетесь! Здесь нет никакого принца. Признаюсь, одного заключенного я и впрямь содержу тайно, занимаюсь им лично и никому не показываю. Это некий Эсташ Доже, причина заключения которого мне неведома. Я знаю про него одно: два года назад его арестовали в Дюнкерке и доставили сюда...
Сен-Мара прервал стук в дверь. Появился надзиратель, не знавший, куда девать руки, и комкавший берет.
– Чего тебе? – пролаял комендант.
– Я про Доже, лакея господина Фуке... Он заболел, и мы не можем найти врача. Наверное, съел какую- нибудь гадость... Теперь катается по полу и орет. Что делать?
– Я почем знаю? Дай ему рвотное и отыщи врача. Ступай!
Надзиратель кинулся за дверь, как напуганная крыса. Гансевиль подступил к коменданту с угрожающей улыбкой.
– Доже, говорите? Лакей Фуке? Доставлен два года назад? Так нам явно нужен не он. Тот, о ком мы толкуем, томится у вас всего месяца четыре. Хотите, чтобы я напомнил, как его зовут?
– Нет! Или вам расхотелось жить? Признаюсь, у меня есть один заключенный, личность которого должна оставаться неизвестной для всех – слышите, для всех! Мне приказано убить его, если он снимет маску или потребует связаться с кем-либо, помимо меня.
Мысль о доверенной ему безжалостной миссии придала Сен-Мару уверенности. Сперва он сильно испугался, но теперь страх уступил место ярости.
– Вы посмели явиться и потребовать его освобождения в обмен на этот клочок бумаги, не имеющий значения ни для кого, кроме меня? Я написал вам, любезная госпожа, что вы можете распоряжаться моей жизнью? Увы, этого заключенного вправе у меня потребовать один король. А теперь должен вас огорчить: раз вам известна разгадка этой страшной тайны, я обязан выполнить суровый приказ: вы отсюда не выйдете. Во всяком случае, живыми...
Он уже потянулся к шнурку звонка, но Гансевиль опередил его и с такой силой стиснул руку, что он застонал от боли. Вытащив из-за пояса кинжал, Гансевиль приставил кончик к животу Сен-Мара.
– Тихо, приятель! Теперь мы знаем цену твоего слова, зато ты знаешь далеко не все: у нас есть сообщники, для которых твоя тайна – тоже не тайна. Если мы отсюда не выйдем, то по всей Франции разнесется молва. Особенно чутко к ней отнесутся в Париже, не забывшем своего Короля нищих.
– Я вам не верю. Вы пытаетесь меня запугать...
– Неужели? Или ты забыл, что в десяти лье отсюда, в Турине, правит герцогиня Мария-Жанна Батиста, племянница герцогини де Немур, урожденной Вандомской, весьма привязанная к дядюшке?
– Ничего не хочу об этом слышать!
– Придется потерпеть. Пусть мы погибнем, но тайна будет раскрыта. Это погубит вместе с нами и тебя, а король получит новую Фронду.
– Мне в любом случае не жить. Что со мной, по-вашему, случится, если я отдам вам заключенного? – Сен-Мар снова потянулся к шнуру, и снова безрезультатно. Гансевиль кровожадно осклабился.
– Сейчас я тебе подскажу... Ровным счетом ничего!
– Бросьте! Думаете, я пошлю господину де Лувуа депешу: так, мол, и так, ваш пленник сбежал... Мы тут только тем и занимаемся, что исключаем возможность подобного несчастья. Если это может вас утешить, с пленником хорошо обращаются, просто право посещать его принадлежит мне одному. Я одновременно и его тюремщик, и слуга.
– Кто говорит о бегстве? Ваше узилище не опустеет. Если вы передадите заключенного присутствующей здесь госпоже, его место займет другой человек.
– Любопытно, кто же? Уж не вы ли?
– Именно я! Приглядись ко мне, Сен-Мар! Я одного с ним роста, блондин, как и он, у меня голубые глаза, и я все о нем знаю, потому что жил рядом с ним с детства, будучи его оруженосцем. Я знаком со всеми его привычками, образом жизни. Его образ мыслей – и то для меня не тайна. Я для того сюда и приехал, чтобы сесть в тюрьму вместо него.
– Что я слышу? Вы сами себя приговариваете к пожизненному заключению? Ведь ему уготована именно эта судьба. Небывалая преданность!
– Тем не менее это так. Мне некого любить, кроме него. Я все потерял...
Он ослабил хватку, и Сен-Мар воспользовался этим, чтобы, массируя руку, отступить к письменному столу.
– Допустим... – проговорил он, задыхаясь. – Допустим, я выполняю ваше требование. Что случится потом? Я знаю ответ на этот вопрос: едва оказавшись на свободе, он начнет подстрекать своих сторонников, превратится в главаря банды. Напрасно вы упомянули Фронду!
В разговор вступила Сильви:
– Клянусь своей жизнью и спасением души, ничего такого не произойдет. Я увезу его на самый край света, в уголок, известный только ему и мне. Он станет никем, жизнь его будет такой же тайной, как в вашей тюрьме, с той лишь разницей, что сторожить его будут небо, море и... моя любовь.
Комендант переводил взгляд серых глаз с одного посетителя в черном на другого. Оба были похожи на надгробные памятники. Женщина была преображена любовью и уже витала мыслями далеко от крепости, мужчина, наоборот, зловеще хмурился и вложил кинжал в ножны только для того, чтобы сжать рукоятку пистолета. Сен-Мар понимал, что оказался в ловушке, но смириться с этим не мог.
– Нет... – простонал он. – Не могу... Уходите. Я забуду о вашем посещении.
– А мы ничего не способны забыть, – тихо откликнулась Сильви. – Если я уеду без него, вы все равно останетесь в проигрыше: вся Франция будет знать, что он жив и находится в неволе. Мы поднимем бунт!
– У вас ничего не выйдет. Фронда далеко в прошлом...
– Верно, зато нет числа тем, кто предан герцогу и отказывается верить в его гибель. Облик его знаком всему королевству, от берегов Прованса до северных рубежей. Повсюду он сражался и повсюду оставил неизгладимый отпечаток. Ведь он – адмирал Франции, герцог де...
Сен-Мар одним прыжком преодолел отделявшее его от Сильви расстояние и зажал ей ладонью рот, чтобы она не произносила страшное имя. Сильви мягко отодвинула его ладонь и продолжила твердо и убедительно:
– Так вот почему он обречен до конца жизни оставаться в маске? Что ж, в таком случае никто никогда не узнает, что черный бархат скрывает совсем другое лицо. Что мы с вами...
– Что, если сюда нагрянет с инспекцией господин де Лувуа? Что, если он захочет его видеть?
– Очень просто! – ответил Сен-Мару Гансевиль. – Вам доставили заключенного уже в маске?
– В маске.
– Вы ни разу не видели его лица?
– Ни разу. Мне сразу передали строжайший приказ не сметь на него смотреть.
– В таком случае вы лишены возможности знать, не подменили ли вашего подопечного на долгом пути из Константинополя. Вы приняли того, кого вам привели, вот и все! Что касается Лувуа, то что ему делать в вашем замке, заваленном снегами? Инспекция – фи, это недостойно его величия! То же самое относится к Кольберу. Они не приедут хотя бы потому, что не захотят вызвать разговоры.
– Вдруг кто-то пожалует взглянуть на Фуке или на Лозена – вашего друга? – напомнил он с горькой усмешкой, глядя на Сильви.
– Мы с ним действительно друзья, – подтвердила она, грустно улыбаясь, – как и с господином Фуке. Хотя бы ответьте, как он себя чувствует в своем бесконечном заточении?
– Отменным его здоровье никогда нельзя было назвать, зато он спокоен и полон смирения, черпаемого в глубокой христианской вере. Он полностью послушен божьей воле, чего никак не скажешь о господине де
