она со старым «Хромым Дьяволом» и в которой суровость и возраст одного подчеркивали красоту и блеск другой. Талейран не сомневался в произведенном фуроре и прятал улыбку под маской безразличия дипломата. Он узнал среди приглашенных красавиц, помимо наиболее известных и элегантных женщин Империи, таких, как герцогиня де Рагюз, носившая бриллианты, подаренные ее отцом, банкиром Перго, или жена маршала Нея с сапфирами, среди которых, как поговаривали, некоторые принадлежали Марии- Антуанетте, и очень знатных австрийских дам: графиню Зичи и ее знаменитые рубины и княгиню Эстергази, чье собрание драгоценностей считалось самым значительным во всей Империи Габсбургов. Однако ни одной из них не удалось затмить идущую об руку с ним молодую женщину, которую он не мог не считать своим собственным творением. Даже старый князь Куракин, имевший вид утопающего в бриллиантовой реке, даже благородные русские дамы, чьи драгоценные камни варварской величины, похоже, добытые прямо в сказочной Голконде, не являли большего блеска и королевского изящества, чем его молодая спутница. Марианне сопутствовал триумфальный успех, который радовал его, как артиста.
Но Марианна ничего не видела, ничего не слышала. Машинальная улыбка, словно маска, приклеилась к ее лицу. Ее охватило странное ощущение, что только лежавшая на локте князя Беневентского ее затянутая в перчатку рука была действительно живой. Все остальное казалось пустым, инертным. Нечто вроде пышного фасада, за которым никто не живет.
Она никак не могла сообразить, зачем она находится здесь, в этом иностранном посольстве, среди незнакомых лиц, в которых она угадывала злобное любопытство, алчность. Что она пришла искать, кроме жалкого светского успеха среди всех этих людей, которые должны были досыта позлословить о ее истории и теперь, без сомнения, пытались проникнуть в окружающую ее тайну, тайну дочери знатного рода, из любви к Императору опустившейся до подмостков театра, но вознесенной выше, чем когда-либо, вступив в брак более необычайный и загадочный, чем вся ее остальная жизнь?
Она с горечью подумала о том, как бы они злорадствовали, если бы смогли догадаться, что эта вызывающая зависть женщина чувствовала себя несчастной и одинокой, ибо в ее груди онемевшее сердце давило, как груда застывшей лавы. Нет больше любви! Нет огня! Нет жизни! Ничего больше нет! Ее женственность, совершенная красота, очарование, все это в ней, что требовало жизни и горячей любви, вылилось в надменную холодность и одиночество. И она с грустью следила за развертывавшейся перед нею небольшой сценой: с возгласом радости молодой гусарский лейтенант спешил к совсем юной девушке, входившей в сопровождении внушительной, украшенной перьями и бриллиантами матери. Миниатюрная девица не блистала красотой: болезненный цвет лица, слишком круглого, невероятно робкий вид. Она была в платье из розового газа, очень жесткого, из-за чего ее походка сильно страдала, но глаза гусара сверкали, как звезды, глядя на нее, тогда как ни Марианна, ни другие красивые женщины не были удостоены его внимания. Для него эта маленькая девушка, незначительная и нескладная, была самой красивой из женщин, потому что он любил ее, и Марианна от всего сердца позавидовала этой девочке, у которой не было ничего из того, чем обладала она, и которая тем не менее была настолько богаче!
Юная пара углубилась в толпу, и Марианна со вздохом потеряла их из вида. Впрочем, пришло время и для нее приветствовать хозяев, встречавших гостей в дверях большого зала, откуда начиналась галерея, ведущая к бальному помещению.
Посол, князь Карл-Филиш фон Шварценберг, был мужчина лет под сорок, коренастый брюнет, до того затянутый в белый мундир, что, казалось, он вот-вот лопнет под его мускулами борца. Он оставлял ощущение силы и настойчивости. Рядом с ним его невестка, принцесса Полина, являла облик хрупкого изящества, несмотря на беременность в последней стадии, которую она искусно скрывала под своего рода пеплумом и громадной золотистой шалью. Марианна с удивлением и восхищением смотрела на эту мать восьмерых детей, имевшую вид юной девушки, дышавшей радостью жизни. И снова, приветствуя мужа этой очаровательной женщины, принца Иосифа, Марианна сказала себе, что любовь очень удивительное чувство.
Улетев в мыслях далеко, она смогла все-таки непринужденно ответить на восторженные приветствия австрийцев и покорно позволила Талейрану подвести ее к галерее, ведущей в бальный зал, всеми силами пытаясь бороться против поглощавшего ее разум оцепенения, этого удивительного ощущения небытия. Необходимо любой ценой найти здесь что-нибудь, что заинтересовало бы ее, необходимо хотя бы сделать вид, что она получает удовольствие на этом празднике, и этим обрадовать ее друга Талейрана, который совсем тихо называл ей знакомых ему иностранных представителей. Но все эти люди были ей так безразличны!
Зычный голос пронзил опасный туман, в котором Марианна блуждала наудачу, голос, заявивший с сильным русским акцентом:
– Я требую первый вальс, дорогой князь! Она мне должна! Я ей уже заплатил ценой крови и готов заплатить еще вдвое дороже!
Это был низкий бас, в котором перекатывались камни Урала, но ему удалось наконец вернуть Марианну на твердую землю. Она увидела, что обладателем этого голоса являлся не кто иной, как ее неистовый преследователь из Булонского леса, тот, кого сама она уже прозвала казаком. Да, перед нею стоял этот противный Чернышов!
С вызывающим видом он преградил ей дорогу, и, хотя он обращался к Талейрану, его дерзкий взгляд монгола впился в лицо Марианны. Молодая женщина незаметно пожала плечами, но не скрыла презрения в улыбке.
– Я должна вам? Да я даже не знаю вас.
– Если вы меня не знаете, почему, когда заметили, нахмурили брови, как делают при виде надоедливого знакомого? Скажите, что я вам не нравлюсь, сударыня, но не говорите, что не знаете меня!
Молния гнева зажгла зеленые звезды под ресницами Марианны.
– Вы просто невыносимы, сударь, вы становитесь дерзким. Вы явно делаете успехи! Должна ли я выразиться более ясно?
– Пожалуйста, попытайтесь, этим вы ничего не достигнете! В моей стране, где люди самые упрямые в мире, моя настойчивость вошла в поговорку.
– На здоровье! Но сейчас вы убедитесь, что моя не меньше.
Раздраженно помахивая веером, она хотела пройти дальше, когда Талейран, с веселой улыбкой молча следивший за этой стычкой, осторожно удержал ее.
– Если я в это не вмешаюсь, может произойти дипломатический инцидент, э? – игриво сказал он. – А я, я слишком люблю моих друзей, чтобы позволить им безрассудно завязнуть в зыбкой почве недоразумений.
Марианна обратила к нему изумленный взгляд, который был подлинным шедевром снисходительного высокомерия.
– Господин ваш друг? О, князь!.. Я знала, что вы знакомы со всем миром, но я не надеялась найти у вас отсутствие вкуса в выборе друзей!
– Полноте, дорогая княгиня, – засмеялся Талейран, – усмирите немного свою гордыню, чтобы доставить мне удовольствие. Я охотно признаю, что граф Чернышов применяет воинственную галантность, которая может показаться слишком прямолинейной изысканному вкусу красивой женщины. Что поделаешь? Это одновременно достойный мужчина и… дикая душа!
– И я горжусь этим! – крикнул русский, устремив на молодую женщину недвусмысленный взгляд. – Одни дикари умеют говорить правду и не стыдятся своих желаний. Самое пылкое мое желание – добиться танца с самой прекрасной дамой из всех, кого я видел в жизни, и, если возможно, улыбки! Я готов просить об этом на коленях, здесь и немедленно, если так надо.
На этот раз гнев Марианны слегка смягчился неожиданностью. Она ни минуты не сомневалась, что этот странный человек готов немедленно привести в исполнение свой замысел и упасть перед нею на колени в разгар бала, не стесняясь учинить этим новый скандал. Она угадывала в нем одну из тех бешеных натур, непредсказуемых и своенравных, которых она всегда инстинктивно опасалась. Со своей стороны, Талейран должен был ощущать то же самое, раз он снова поспешил вмешаться. Не переставая улыбаться, он чуть покрепче сжал руку Марианны.
– Вы получите ваш танец, дорогой граф. По меньшей мере, я надеюсь на это, если княгиня Сант’Анна соизволит простить ваши татарские штучки, но не торопитесь и оставьте ее еще немного со мной. Здесь есть много желающих поздороваться с княгиней, прежде чем она отдастся танцам.
