Альдо в раздражении снял трубку и попросил немного сонную телефонистку соединить его с версальским комиссариатом. Та не замедлила это сделать, и через минуту он уже говорил с полицейским, но не со старым «дикобразом», который, вероятно, иногда отступал перед смехотворной человеческой привычкой ложиться в постель.
— Будьте добры, запишите сообщение для него. Передайте комиссару Лемерсье, что мадемуазель Отье вернулась… Сообщение от князя Морозини… М-о-р-о-з-и-н-и! Именно так! Спокойной ночи…
Эта бесстрашная выходка слегка осадила юную фурию. Она переводила взгляд с Альдо на Адальбера, словно стараясь понять, насколько можно им доверять. Их манеры и элегантность — вполне очевидная, невзирая на следы, оставшиеся после штурма стены! — на мгновение заставили ее подумать о тех светских грабителях, которые стали очень модными благодаря романам Мориса Леблана. Она и сама читала запоем истории о приключениях Арсена Люпена! Но странное послание, переданное в полицию этим человеком, который назвался князем, привело ее в смятение. К тому же она изнемогала от усталости: сначала долгое путешествие, затем ужасный разгром в доме… Не говоря ни слова, она пересекла комнату и исчезла за дверью на кухню, налила себе стакан воды и смочила лицо холодной струйкой. После этого Каролин вернулась в гостиную, где незваные гости уже водрузили на место некоторые предметы обстановки. Адальбер галантно придвинул к девушке кресло со вспоротой подушкой.
— Зачем этому комиссару приходить сюда? — спросила она устало.
— Во-первых, для того, чтобы зафиксировать это разорение, — ответил Альдо. — Надеюсь, вы собираетесь подать жалобу?
— Естественно, но…
— И вы еще не знаете, какой ущерб вам нанесли. Добавьте к этому исчезновение сережки, которую вы доверили Шоме. Ее похитили из Трианона, где она была выставлена вместе с другими украшениями Марии-Антуанетты…
Он осекся, увидев величайшее изумление в ее широко раскрытых зеленых глазах.
— Я? — выдохнула она. — Я доверила какую-то сережку какому-то… как вы его назвали?
— Шоме, ювелиру с Вандомской площади. До вашего отъезда во Флоренцию… Вы ведь были во Флоренции, если я не ошибаюсь?
— Да, и еще в Риме. Я провела там целый месяц.
— Так вот, перед отъездом вы послали ему копию — кстати, очень красивую — алмазной серьги на подвеске, которая входила в число личных украшений королевы. Вы попросили оказать вам любезность и выставить фальшивую драгоценность в надежде, что это позволит выйти на след того, кто украл у вас подлинную вещь два года назад!
— Это какая-то безумная история! У меня никогда не было этой… как вы ее назвали? Алмазной подве… подвески?
— Да. Или серьги. Она представляет собой алмаз с висящей на нем «слезой», тоже алмазной! Секундочку!
Вынув из кармана книжечку в черном кожаном переплете и золотой механический карандаш, он сделал быстрый набросок драгоценности в натуральную величину.
— Вот. Масштаб такой же, и я довольно точно изобразил украшение.
Девушка взяла записную книжку, чтобы рассмотреть рисунок вблизи.
— Вы говорите, что это сережка? И ее носили в ушах? По виду она очень тяжелая.
— Я видел и более крупные серьги. А почему вы спросили?
— Потому что у моего деда был кулон, напоминающий этот… даже очень похожий, если верить портрету, который висит у меня в спальне… в общем, висел до сегодняшнего вечера, — добавила она, взволнованно вскочив с кресла, и открыла еще одну дверь, но не ту, которая вела на кухню.
Мужчины без колебаний последовали за ней в коридор, куда выходили двери спален. Каролин вошла в ближайшую, включила свет и горестно вскрикнула. Комната, сама по себе прелестная — тканые обои «жуи»[35] в голубой рисунок и кровать в стиле Директории серого цвета с голубым орнаментом в технике «решампи»[36] — подверглась такому же опустошению, как и гостиная. Все валялось на полу… за исключением висевшего над постелью овального портрета в позолоченной раме: на нем была изображена дама в шелковом темно-фиолетовом платье, причесанная и декольтированная по моде Второй империи, явно гордая тем, что на груди у нее висит на бархатной фиолетовой ленте алмазный кулон — точная копия в цвете рисунка, сделанного Альдо. Хотя художник не был большим мастером и обслуживал скорее всего буржуазные семьи XIX века, он сумел очень точно изобразить драгоценность. Возможно, и внешность своей модели? Вряд ли ему были за это благодарны. Ведь на портрете у этой дамы были тусклые светло-русые волосы, тяжелый взгляд, самодовольная и одновременно ханжеская улыбка — по отдельности черты ее лица нельзя было назвать неприятными, но в целом она производила гнетущее впечатление… Взглянув на девушку, Альдо невольно спросил:
— Ваша родственница?
— Моя бабушка… вернее, вторая жена дедушки, но их обоих я не знала.
— Это очень хорошо! Было бы жаль, если бы вы походили на нее. Но зачем вы держите эту картину в своей спальне? По правде говоря, эта дама не вызывает симпатии.
— Из-за кулона. Он всегда казался мне таким красивым. Девочкой я просто грезила о нем. Читала сказки Перро и воображала себя героиней «Ослиной шкуры» в платье лунного цвета и с этим украшением на шее… И, естественно, ждала прекрасного принца!
— А он-то хоть появился? — спросил Адальбер, поднимая секретер, выпотрошенные ящики которого валялись на ковре.
Девушка тут же закрылась, как устрица.
— Полагаю, вас это не касается!
— Не сердитесь! — взмолился Альдо. — Глядя на вас, невозможно сомневаться в том, что у вас обязательно должен быть жених.
— Его у меня нет! А теперь будьте любезны удалиться и оставить меня в покое. Я очень устала!
— Вы всерьез намерены лечь спать посреди этого хаоса? Ведь матрасы тоже вспороты!
— Есть еще три спальни. Возможно, хоть одну из них пощадили.
Но везде царило такое же разорение, даже в ванной комнате и в двух туалетах. Лишь кухня осталась в целости и сохранности… Было очевидно, что мадемуазель Отье находится на пределе. Лицо ее осунулось, под глазами появились круги.
— Вы же видите! — произнес Альдо, полный сочувствия, но сгоравший от нетерпения вернуться к «кулону», от которого его отвлек необдуманный вопрос Адальбера. — Если бы вы согласились принять совет, мы бы заперли дом и отвезли вас…
— Я никуда с вами не поеду! — закричала Каролин, у которой явно сдали нервы. — Я вас не знаю и не желаю знать! Быть может, это вы все здесь и перевернули, кто мне скажет? Убирайтесь!
Она побежала в гостиную, и мужчины пошли за ней следом. Тут же выяснилось, что появился новый персонаж: комиссар Лемерсье стоял посреди комнаты, опираясь одной рукой на трость и держа вторую в кармане.
Альдо вздохнул: вероятно, лечь спать сегодня не придется…
— Похоже, я пришел как раз вовремя? — с иронией произнес полицейский. — Эти люди досаждают вам, мадемуазель, после того как перевернули вверх дном ваш дом? По крайней мере, если верить своим глазам?
— Поразмыслите две секунды, комиссар, — взорвался Альдо, у которого лопнуло терпение. — Именно я оставил вам сообщение, чтобы известить о возвращении мадемуазель и о краже со взломом…
— Я знаю. Это было очень ловко с вашей стороны, ведь вы полагали, что я уже в постели. Это придавало вам облик ангела-хранителя… и одновременно вы могли спокойно довершить начатое… Вот только у меня есть привычка оставлять строжайшее распоряжение: меня должны уведомлять обо всех необычных фактах, причем в любое время суток. Может быть, вы соблаговолите объяснить, что вы оба здесь делаете?
Вкрадчивый тон не предвещал ничего доброго. Надо было отвечать. Желая дать Альдо время успокоиться, Адальбер взял инициативу на себя:
