между собой.
– Может быть, нужно позвать священника?
– Да,– сказал бывший помощник, а ныне капитан фрегата «Эксепсьон» мессир Дюрасье.– Позовите отца Бонифация. Доктор, что вы скажете?
Корабельный лекарь наклонился к груди командора де Лепельера и пролепетал:
– Кажется, он еще жив.
Словно подтверждая его слова, командор открыл глаза.
– Что ж, господа, я хочу еще раз поблагодарить вас за все и выразить уверенность в том, что капитан Дюрасье будет моим достойным приемником. Мы решили наши дела в меру наших сил. Теперь вы можете пойти и отдохнуть. Оставьте меня одного. Мне нужно подготовиться ко сну, который, как я надеюсь, на этот раз будет долгим.
Не услышав традиционной фразы, которая должна была присутствовать в речи французов благородного происхождения в те времена, офицеры нерешительно топтались вокруг кровати умирающего командора.
Наконец, он и сам вспомнил, что не довершил дело. Вяло приподняв руку, он произнес:
– Да здравствует Франция! Да здравствует король! Облегченно вздохнув, офицеры тут же хором повторили:
– Да здравствует Франция! Да здравствует король!
В дверях каюты появился седой доминиканский монах, отец Бонифаций. По-старчески шаркая ногами, он прошел к кровати командора де Лепельера и тяжело опустился на табурет, стоявший у изголовья.
Когда дверь за офицерами закрылась, корабельный медик мессир де Шарве наклонился над умирающим.
– Ваша честь, я пытался сделать все, что в моих силах.
Из груди командора де Лепельера вырвался протяжный стон.
– О, господи, неужели я скоро встречусь с тобой? А вы, господин доктор, не беспокойтесь, я благодарен вам за все, что вы сделали. Но иногда, увы, человеческих сил не хватает. Прощайте, мессир.
Лекарь наклонился и поцеловал руку умирающего.
– Прощайте, ваша честь.
Еще немного поколебавшись, корабельный медик вышел из каюты. Теперь здесь остались только отец Бонифаций и умирающий. Доминиканский монах, облаченный в длинную белую рясу, снял с груди серебряный крест и поднес его к губам командора.
– Примите святое причастие, сын мой,– прошамкал он.
Командор едва приложился губами к кресту и обессиленно прикрыл глаза. Отец Бонифаций, вполне удовлетворенный увиденным, снова присел на табурет. Сложив перед собой руки и закатив вверх глаза, он нараспев произнес:
– Отец наш призывает своих детей к себе. Каждому суждено встретиться с судом божьим. Прежде чем эта минута не настала, покайтесь, сын мой. Облегчите душу свою перед всемогущим богом. Исповедуйтесь ему в своих грехах и покайтесь в них со все смирением. Да отпустит он их вам.
Рот умирающего был полуоткрыт, дыхание его было тяжелым и неровным. Неуверенно шевеля пересохшими губами, командор де Лепельер едва слышно произнес:
– Мои грехи... Они преследуют меня везде и всегда... Я не знаю... кто в этом виноват...
Отец Бонифаций смиренно наклонил голову.
– Ваша честь, все мы знаем, как торжествует сатана в те моменты, когда мы уединяемся, и как дьявол толкает человека на разные постыдные дела. Сатана пытается вызвать у нас соблазны, посылает нам одно за другим коварные искушения...
Командор застонал.
– Я старый человек. При чем здесь это? Я уже давно не думаю о плотских соблазнах. Мне это ни к чему...
Монах-доминиканец, как ни в чем не бывало, пожал плечами.
– Ну что ж, в таком случае остаются другие грехи – злоба, гордыня, зависть, лживость и праздность. Давайте будем бороться с ними по очереди.
Командор шевельнулся.
– Здесь темно. Зажгите свечу.
– Да, да, конечно.
Кряхтя, монах поднялся со своего места, зажег свечу и поставил ее на столик рядом с кроватью.
– Теперь вы можете исповедоваться, сын мой. Отец Бонифаций прикрыл глаза, приготовившись слушать. Командор неожиданно широко открыл глаза. На лице его выразились страх и сомнение.
– Я не знаю, нужно ли об этом говорить...
– Нужно, нужно,– не замечая того, что происходит с мессиром де Лепельером, произнес монах.– Говорите, сын мой, я вас слушаю.
И он тут же погрузился в полудрему, в то время как умирающий хриплым, дрожащим голосом произнес:
