'Кушать сладко, пить умеренно, иметь небольшой дом, окруженный фруктовыми деревьями, иметь много досуга, мало детей, спокойную привязанность; не иметь судебных процессов с родственниками, не вести никаких политических споров, не мучиться никакими сомнениями и не знать никаких любовных драм, которые всегда причиняют беспокойство, не подпускать к себе слишком близко ни благожелателей, ни просто соседей и дожить так до смерти - вот удел, лучше которого нет на свете'.
Ноябрь
Русская армия стоит под Херсоном, под Киевом, под Кривым Рогом, под Гомелем, под Керчью.
Ноябрь
Рассказ Марии Ефимовны, которая скрывается во французской деревне: она с первого дня выдавала себя за армянку. Ее полюбили, приглашали. Наконец стали наперебой просить крестить новорожденных детей. И она крестила.
Декабрь
С. приехал во второй раз в отпуск из-под Смоленска. Он выглядит скверно: постарел, похудел, нервен, весь дергается. Сказал, что никого в Смоленске не нашел: учителя и его жену немцы повесили, куда девалась девочка - неизвестно.
Потом сказал, что 'ни одного интеллигентного человека не видел за тысячу километров' и что на Украине немцы открывают театры и церкви. В Одессе открыт 'румынский университет'. Для кого?
Я сказала ему про Олю. Он ответил:
- Они никогда не вернутся.
Я ему не верю.
1944
Февраль
В половине двенадцатого ночи (я уже хотела ложиться спать) осторожный стук в дверь. Открываю: А.Гингер (поэт, муж Присмановой). Впускаю.
Он рассказывает, что живет у себя, выходит раз в неделю для моциона и главным образом когда стемнеет. В доме - в этом он уверен - никто его не выдаст. Присманова сходит за 'арийку', как и их сыновья. Он сидит дома и ждет, когда все кончится. Мне делается ужасно беспокойно за него, но сам он очень спокоен и повторяет, что ничего не боится.
- Меня святая Тереза охраняет. Я страшно рассердилась:
- Ни святая Тереза, ни святая Матрена еще никого не от чего не охранили. Может быть облава на улице, и тогда вы пропали.
Но он совершенно уверен, что уцелеет. Мы обнимаем друг друга на прощание.
Март
Очередное воскресенье у З.Н.Г. Она, по старой привычке, 'принимает' от 5 до 8. Злобин готовит чай. Постоянные посетители: Лорис-Меликов (из Русского дома в Сен-Женевьев-де-Буа), Тэффи, какие-то дамы, иногда Мамченко, реже - я. Лорису, племяннику министра Александра II, лет восемьдесят. Он говорит на восьми языках, служил до 1917 года в министерстве иностранных дел, знает наизусть 'Фауста' и добрую половину 'Божественной комедии'.
Пришел Н.Давиденков, власовец (позже его соратники, ген. Власов, Краснов и др., были схвачены и казнены в Москве. Давиденков был сослан в лагерь), друг Л.Н.Г., с ним учился в Ленинграде, в университете. Долго рассказывал про Ахматову и читал ее никому из нас не известные стихи:
Муж в могиле, сын в тюрьме.
Помолитесь обо мне.
Я не могла сдержать слез и вышла в другую комнату. В столовой наступило молчание. Давиденков, видимо, ждал, когда я вернусь. Когда я села на свое место, он прочел про иву:
Я лопухи любила и крапиву,
Но больше всех - серебряную иву,
И странно - я ее пережила!
Это был голос Анны Андреевны, который донесся через двадцать лет - и каких лет! Мне захотелось записать эти стихи, но было неловко это сделать, почему-то мешало присутствие З.Н. и Тэффи. Я не решилась. Он прочитал также 'Годовщину последнюю праздную' и, наконец:
Один идет прямым путем,
Другой идет по кругу...
..................................
А я иду - за мной беда,
Не прямо и не косо,
Я в никуда и в никогда,
Как поезда с откоса.
Тут я опять встала и ушла в гостиную, но не для того, чтобы плакать, а чтобы на блокноте Гиппиус записать все восемь строк - они были у меня в памяти, я не расплескала их, пока добралась до карандаша. Когда я опять вернулась, Давиденков сказал: Не знал, простите, что это вас так взволнует. Больше он не читал.
Апрель
Мы оказались в маленькой гостинице, около улицы Конвансьон, в ночь сильной бомбарди-ровки северных кварталов Парижа (Шапелль). Мы спустились к выходу. Все кругом было сиреневое, и казалось, что бомбы падают прямо за углом и все горит. Небо было оранжево-красное, потом лиловое, и грохот был неописуемый, оглушающий и непрерывный. Это был самый сильный обстрел, который мне пришлось испытать. Я стояла и смотрела на улицу через входную стеклянную дверь, а рядом стояла М., и я вдруг увидела, как у нее поднялись волосы на голове. Может быть, мне это только показалось? Но я ясно видела, как над самым лбом вертикально встали ее волосы. Я закрыла ей лицо рукой, и они постепенно опустились.
Апрель
Рассказ Ш.Э. о поездке в Руан - она была 'реквизирована' немцами, чтобы там петь в военном госпитале в концерте. О вечере и ужине с немцами, от которых она бежала без шубы в три часа ночи. В отеле не открыли, и проходящий капитан подобрал ее и повел к себе. Комната в портретах Гитлера, ружья, пахнет сапогами. Он, громко хохоча (рыжий и толстый), сварил кофе. Огромная собака, которой Шарлотта боялась еще больше, чем его самого. Потом, не дотронув-шись до нее, капитан уложил ее в постель, а сам лег рядом на коврике на полу с собакой.
Июнь
Пошли купаться в маленькую речку, бегущую в трех километрах от Лонгшена, под плаку-чими ивами. Вода - до колен, но было так жарко, что и это освежило. Вода прозрачная, дно каменистое. Н.В.М. и Мари- Луиза старались плавать, а мы с М. помирали со смеху, глядя на них. Вышли, обсушились, оделись и пошли домой. И вдруг - жужжанье самолетов над головой: два истребителя (видимо - американцы) заметили нас, пикировали и начали жарить пулемета-ми по ивняку. Н.В.М., Мари-Луиза и М. легли на землю, в кусты, а я, как была, одетая, плюхну-лась в воду. Через несколько минут они улетели. Мы еще полежали немного (я в воде) и пошли домой, грустные, перепуганные и грязные.
Июнь
Бомбардировки ночью, от которых дрожит дом. А соловей заливается. И чем сильнее бомбардировки, тем звонче и страстнее соловей.
Июнь
На 3 июня в ночь страшно дрожал дом и грохотало в трубе, бились ставни, все ходуном ходило. И я дрожала, как все кругом. А соловью было нипочем.
Июнь
6-е. Сегодня они высадились в Нормандии.
Июль
Я встретила сестру С. Она сказала, что получила официальное извещение из штаба его армии: 'Убит в бою под Черновицами, геройски защищая своего командира'. Мы молча постояли с ней, посмотрели друг на друга и разошлись.
Август
