– Не сомневаюсь, что вы уж нигде не пропадете, – пробормотал я ей вслед. Работа настолько меня замучила, что я сказал это громче, чем стоило бы, и она обернулась, вспыхнув, что лишний раз свидетельствовало – что-то не так. В другое время она бы меня не услышала, а если бы и услышала, не обратила бы внимания. Лара так хлопнула дверью, что с полки упал горшок, и по полу рассыпались, раскрошившись, сухие плоские лепешки.
Я уронил шитье и принялся размышлять обо всех странностях прошедших недель. Тогда-то я и заметил в Ларином календаре нечто странное. Подобравшись к нему поближе, я внимательно рассмотрел значки. Ну да, четвертая четверть.
Что-то было не так.
Я вскочил и распахнул дверь. На востоке в лиловеющем предзакатном небе показалась луна, едва начавшая убывать. Точно. Полнолуние было дня четыре назад.
Я вернулся к календарю.
Вот оно что! Луна тут ни при чем! Это буква «С»!
Страх? Срок? Сборы? Следствие?
Работа с длинными перечнями слов приносила обильные плоды.
Солнце сползало к горизонту. Я рассеянно подобрал треснувшую лепешку и положил на нее сыру – не пропадать же добру.
Совесть? Ставка? Ссора? Срыв?
Сосулька, отчаянно боровшаяся с теплым солнышком, наконец сорвалась и разбилась о каменный порог. Я вздрогнул.
Самоубийство?! Смерть?!
Я схватил плащ и отправился искать Лару. Хотя ушла она больше часа назад, выследить ее оказалось легко, потому что по оставшимся пятнам серого снега идти было куда легче, чем по слякотным проталинам. Вот интересно: маленькие уверенные следы к лесочку даже не свернули. Я ускорил шаг, пересек поляну и стал взбираться на скальную гряду на ее восточной стороне. Когда я оказался на вершине, показались первые звезды. Дородная луна висела в небе, осветив равнину, которую, словно морщинки, пересекали гряды утесов наподобие той, на которой я сейчас стоял. След Лары привел меня в глубокую расщелину между двумя скалами. Я свернул к югу; след петлял среди громадных камней, на которых там и сям росли сосны, едва цепляясь корнями за трещины. В сумерках идти было непросто, но потом луна поднялась повыше и взяла на себя часть обязанностей своего жаркого брата.
Когда с тех пор, как я вышел из дома, прошло часа три, я твердо решил, что потерял след, и решил возвращаться. Я давно не ходил по бездорожью и притомился, а ночевать под открытым небом мне не улыбалось. С восходом солнца все переменится, снег подтает, и собственных следов на дороге назад я не узнаю. Присев на камень, чтобы перевести дух, я неожиданно заметил, что в полусотне шагов от меня, за скоплением каменных столбов, похожих на стражей в замке великана, виднеется трепещущее желтое пятно света – явно не лунного.
Я прокрался меж камней и увидел небольшой уютный грот. У полузамерзшего пруда дымился костерок. У костра лежало поваленное дерево, к ветвям которого был привязан оседланный конь. Рядом стояла Лара. Ее стиснул в объятиях неизвестный мужчина.
Я оцепенел. Почему-то меня стало трясти. Мысль о том, что у Лары может быть любовник, не пришла бы мне в голову до конца времен. А с чего я, собственно, решил, что, раз подобное счастье для меня решительно немыслимо, оно столь же немыслимо для молодой женщины, искрящейся жизнью? Да, она ненавидела меня и мое племя, но эта ненависть не распространялась на весь белый свет. А что до шрамов, уродовавших некогда милое лицо… прошло всего пять недель, а я их уже вовсе не замечал – так почему другому человеку не может быть дарована подобная слепота?
Но мир, едва перевернувшись, снова крепко встал на ноги – и сделал сальто еще разок. Лара отстранилась от своего гостя, по-прежнему положив руки ему на плечи, я оглядел при свете костра два профиля и разинул рот от изумления. Мужчина был едва ли выше Лары ростом, с таким же острым подбородком, высокими скулами, большими глазами и тем же надменным ртом. Да, в плечах он пошире, и темно-каштановые волосы обрезаны над плечами… и, конечно, никаких ожогов на лице. Ее брат.
– …все устроилось, – заверил он ее серьезно и взволнованно. – Да хоть сегодня. Наши тебя ждут, тебе вернут все, что твое по праву.
– Не верится, – ответила Лара, прикусив губу и сведя брови. Она глядела ему в лицо так пристально, будто хотела прочесть на нем невысказанные слова.
– Ты же была совсем несмышленыш. Наконец-то все это поняли. Просто очень волевая девочка с сердцем воина и нашим фамильным упорством. Это же достоинства, а не преступления. Преступление – это то, что до таких простых вещей так долго не могли додуматься.
– Ты сам это слышал? От самого верховного командора? – Как пытливо и с какой надеждой звучал ее голос!
– Он показывал мне указ о полном прощении. Как только ты вернешься, он огласит его перед Советом Двенадцати.
Лара совладала с собой и отстранилась еще больше.
– Но ведь летать мне не позволят.
Она совершенно не привыкла надеяться.
Ни разу мне не приходилось видеть такого торжества, какое сияло на лице брата Лары, преподносившего свой главный дар.
– Он обещал подумать. Он тебя выслушает. Он велел передать вот что: «Всадниками рождаются, а не становятся. Это предрассудок, к которому мы прислушиваемся, но не всегда». Лара, дело это решенное.
У Лары подкосились ноги, и она повисла у брата на шее, а он весело закружил ее и снова стиснул в объятиях:
